Гидеон непристойно выругался.
— Этого не случится, Лукан. Из всех нас ты самый сильный. И всегда был таким. Тебя ничто не может сломить.
Лукан покачал головой:
— Я больше не могу притворяться, что моя болезнь находится под жестким контролем. Я устал. «Ничто не может сломить» — слишком громко сказано. Мне девятьсот лет удавалось притворяться, а Габриэлле потребовалось всего две недели, чтобы сорвать с меня эту маску. Она заставила меня посмотреть правде в глаза, увидеть себя таким, каков я есть на самом деле. То, что предстало моему взору, не очень мне понравилось, но я хочу быть лучше… ради нее.
Нико хмуро посмотрел на Лукана:
— Черт возьми, Лукан, ты что, сейчас говоришь о любви?
— Да, — с мрачной торжественностью ответил Лукан. — Да, я люблю ее. Именно поэтому я кое о чем хочу вас попросить. Каждого из вас.
Гидеон кивнул:
— Ну, выкладывай.
— Если я стану совсем плох — может быть, очень скоро, а может быть, спустя длительное время, — я хочу быть уверен, что вы не дадите мне пасть окончательно. Если вы увидите, что Кровожадность берет надо мной верх, если вы решите, что я превращаюсь в… дайте мне слово, что уничтожите меня.
— Что? — переспросил Данте, не веря своим ушам. — Ты не можешь просить нас об этом.
— Послушайте меня…
Лукан не привык упрашивать, и сейчас слова застряли у него в горле. Но ему нужно было услышать от воинов конкретный ответ. Он устал бороться в одиночку и очень боялся, что его падение обернется для Габриэллы гибелью.
— Я хочу, чтобы каждый из вас поклялся, что сделает это. Обещайте мне.
— Черт. — Данте посмотрел на него с изумлением, но кивнул. — Хоть это и похоже на речь безумного, я даю слово.
Гидеон покачал головой, ткнул Лукана кулаком в плечо и сказал:
— Ну, если ты так этого хочешь, то я обещаю, Лукан.
— И хотя я верю, что такой день никогда не настанет, — произнес Нико, — но все же, если это случится… я знаю, ты поступил бы так с любым из нас. Я приношу свою клятву.
Остался лишь Тиган.
— А что ты скажешь, Ти? — Лукан посмотрел в глаза воину. — На тебя я могу рассчитывать?
Тиган долго молчал в задумчивости.
— Конечно. Я буду первым, кто тебя прикончит.
Лукан кивнул и удовлетворенным взглядом обвел своих верных собратьев.
— Господи, — нарушил тягостную тишину Данте, — после всех этих душещипательных разговоров мне хочется кого-нибудь убить. Не пора ли нам заняться делом?
Лукан усмехнулся:
— Тогда вперед!
Воины, все в черном, вылезли из минивэна и крадучись, избегая полос лунного света, прячась за деревьями, направились к приюту.