Лукан склонился, обхватил Габриэллу и приподнял. Он целовал изгибы ее бедер, щекотал языком лунку пупка. Она издала слабый стон, когда он коснулся языком ее интимных складочек, тонкий аромат ее желания подействовал на него как колдовское зелье.
— Жасмин, — выдохнул он, почти касаясь губами ее разгоряченной кожи, зубы увеличились, он рискнул опуститься ниже.
Стон наслаждения от прикосновения к ее клитору вызвал в нем безудержную волну вожделения. Губами он чувствовал ее влагу, язык обжигал жар ее расщелины. Лукан напитывал себя сладчайшим нектаром страсти, пока ее тело не содрогнулось в конвульсиях первого оргазма, за ним последовал второй, третий.
Лукан держал в руках ее обмякшее, вибрирующее угасающей страстью тело, дрожь сотрясала и его самого, он осторожно опустил ее на кровать. Никогда ни одна женщина не вызывала в нем такого острого желания. Он хотел большего, мысль возникла мгновенно и ошеломила его — он должен беречь и защищать ее. Габриэлла тяжело вздохнула, освобождаясь от напряжения последнего оргазма, и свернулась клубочком, как котенок.
Лукан смотрел на нее, ярость и желание тугими обручами стягивали тело. Тупо ныли нижние десны, придавленные выросшими клыками. Во рту пересохло. От голода скрутило внутренности. Зрачки сузились в кошачьи щелки, зрение обострилось, жажда крови и сексуальной разрядки достигли апогея.
«Возьми ее, — взывала его нечеловеческая, неземная природа. — Она твоя. Возьми ее».
Но он дал себе клятву — только попробовать. Он не причинит ей вреда, лишь усилит ее наслаждение и доставит каплю удовольствия себе. С первыми лучами Солнца она забудет все, что здесь было. Как Донор, она даст ему ту малость, что поддерживает в нем жизнь, а потом проснется расслабленная, удовлетворенная и… ничего не помнящая.
«Это будет ее благодарностью», — убеждал он себя, терзаемый голодом.
Лукан склонился к сладко свернувшейся калачиком Габриэлле, с нежностью убрал рыжую прядь полос — обнажилась белая шея. Сердце в груди неистово колотилось от предвкушения сладостного удовлетворения мучительного голода. Он только попробует, не более того. Только доставит себе каплю удовольствия — и все. Он склонился ниже, открыл рот, почти задыхаясь от дурманящего аромата женщины. Губы прижались к мягкому телу, языком он ощущал пульсацию крови в сонной артерии. Клыки, впиваясь и бархатистую мягкость шеи, подрагивали от вожделения. Еще секунда — и тонкая кожа будет прокушена.
И тут он обостренным зрением увидел крошечное, едва различимое родимое пятнышко за ухом Габриэллы — капля падает в изогнутую колыбель тонкого полумесяца. В шоке Лукан отпрянул. Этот символ, так редко встречавшийся среди земных женщин, означал только одно…