- Глуши, падла! Мозги вышибу!
Пришлось подчиниться.
С другой стороны двое вытаскивали отчаянно и молча сопротивляющуюся руками и ногами Таню, и один вдруг радостно заорал:
- Баба! Грач, баба! Здоровущая, блядина! Брыкается.
Со стороны кузова, в котором, слышно было, рылись, перекладывая и проверяя хрустящие от взлома ящики, послышалось:
- Тащи в кусты, усмирять будем.
- А я? – отчаянно завопил гнусавым фальцетом охранник Владимира, больно царапнув голову дулом ручной пушки.
- А ты, Гнус, сторожи пока шофёра, - приказал тот же голос. – Тут жратвы – нам на всю зиму хватит, свезём в схрон.
- Пусть Храп сначала покараулит, - попробовал освободиться Гнус, изнывая от мерзостного вожделения.
- Дрочи пока, - засмеялся невидимый Грач, - тебе, хлюпачу, много не надо – достанется помочиться.
- Всегда так, - безнадёжно заскулил подневольный сторож. – Как делёж, так я – последний. Ну, ты! – злобно заорал он на виновника вынужденной половой воздержанности. – Не рыпайся у меня!
Владимир и так не рыпался, не сомневаясь, что при любом неосторожном движении получит, несмотря на приказ, пулю в висок. Уж слишком возбуждённым и нервным был караульщик, прилепившийся к кабине так близко, что хорошо чувствовался омерзительный запах гнойно-кислого дыхания из приоткрытого рта, обнажившего жёлто-коричневые неровные зубы с несколькими дырами вверху и внизу. С другой стороны, какая разница, когда это случится? Ясно, что живым не отпустят, а всё-таки не хотелось ускорять собственный конец. Не видать ему не только каменного, но и одноместного деревянного дома. Вряд ли и закопают, оставят для ворон, которые, наверное, уже справились с зайцем. Он всячески гнал от себя мысль о том, что делалось там, в кустах, боясь взвыть, не сдержаться и спровоцировать роковой выстрел, который ничем не поможет ни ему, ни Тане. Левая рука давно уже сжимала рукоять вальтера, нащупанного в потайном карманчике сбоку сиденья, но как вытащить верного друга, не спугнув насторожённого, злого взгляда Гнуса? Вот уж поистине меткое прозвище получил патлатый с длинным тонким носом, гнусавым шепелявым голосом и давно не мытыми и не чёсаными сивыми волосами, взмокшими на лбу от нетерпенья.
- Ну, скоро там? – заорал тот, не отводя холодного взгляда закоренелого убийцы от Владимира.
Ему неудобно было стоять на узкой подножке, держась одной, уже онемевшей, рукой за дверцу, мешал и висевший на груди шмайссер, и потому, не вытерпев и не отводя маузера и глаз от цели, он осторожно спустился на землю, отошёл на шаг от кабины и приказал:
- Отворяй дверцу, чтоб я тебя всего видел. Только медленно, не дёргайся, а то прихлопну.