- Работал старшим шифровальщиком в команде Гевисмана. У меня – высшая категория квалификации.
- Значит, и у американцев найдёшь такую же непыльную работёнку.
- Не хочу, - решительно отказался Владимир от блата.
Немчин внимательно посмотрел на него, стараясь понять, что скрывается за неприязнью к новым хозяевам – обида или нежелание работать в разведке?
- Давно оттуда?
- Больше месяца.
- Как там?
- Много разрушений, голодно, бледные неживые лица, толкучка, как здесь, - Владимир призадумался, припоминая Берлин, которого почти не видел, сидя в лагере для военнопленных. – Мне кажется, прошло так много времени, что я уже и не помню, что было там, и что видел здесь.
- Похоже?
- Да.
- Оставайся, переночуешь, - предложил вдруг против всех правил конспирации Немчин, - поболтаем всласть. Ты не представляешь, какое облегчение и радость высказать кому-нибудь всё, что думаешь, без оглядки и утайки, всё, что одолевает переполненную душу. Особенно теперь, после войны.
- Я знаю, - глухо ответил Владимир, не представляя себе, как бы он прожил так долго, всю жизнь, в одиночестве среди чужих по духу и обычаям людей, - но… мне надо обязательно быть в Минске сегодня.
- Не успеешь.
- Постараюсь.
- Не боишься ночью один?
- Сегодня я ничего не боюсь, - твёрдо заверил неуступчивый связник.
Немчин, сосредоточенный на внутреннем безысходном ощущении вновь надвигающегося одиночества, чуть-чуть рассеявшегося с появлением родственной души, не стал расспрашивать, почему Владимиру не страшно именно сегодня, тем более что сам никогда и ни при каких обстоятельствах своей агентурной деятельности не испытывал подлого страха, отнимающего волю.
- Мне от тебя надо получить отчётный документ, - извинительно произнёс связник, протягивая американскую печатную заготовку. Прочти и подпиши, если не возражаешь. Таковы требования новых хозяев.
Вновь завербованный агент рассеянно прочёл закладную своего тела и души, молча взял протянутый химический карандаш, заполнил бланк и расписался, поставив жирную дату.
- Я никогда не просил у Гевисмана денег, да он и не предлагал, но теперь, когда хозяева – чужие богатые дяди, я не прочь получить аванс, согласно графе в этой бумаге. Жить на зарплату после войны трудновато.
Владимир достал вещмешок, в котором лежали оставшиеся не истраченными пачки денег, спросил:
- Десять хватит?
- Чего десять? – не понял сразу бескорыстный агент, до сих пор работавший только за идею.
- Десять тысяч.
- Многовато, - растерялся Немчин от первого предложенного незаработанного гонорара.
- Бери, - настаивал американский кассир, - богатые дядюшки не обеднеют.