- Ага! - торжествующе закричал Шагин. - То-то же! Драпанули, сукины дети! - и расцеловал Кнебеля.
Белые каски, белые халаты, немцев не отличишь от русских, снег, перемешанный с землей и кровью, едкая вонь тротила, раненый ползет, волоча за собой кишки, горящие танки... Одна и та же картина вставала перед ними. Теперь Шагин видел ее глазами немцев - впервые прославленная эта дивизия отступала, истекая кровью. Они ушли на Псков...
- Мы сохранили право на свой герб и свой девиз, - возгласил Кнебель.
Он взял у Эльзы губную помаду, нарисовал на салфетке щит и на нем меч. Продекламировал по-немецки, Эберт перевел:
"Острый меч, наше мужество, наша верность и незапятнанная чистота нашего герба".
- Лихо, - сказал Шагин. - Незапятнанные вы мои грабители. Воришки дворцовые.
Кнебель стукнул кулаком по столу.
- Я же говорил тебе: вывозили, чтобы спасти от обстрелов. Так нам объяснили. Слава богу, что наши вывезли, хоть кому-то досталось.
Эберт покачал головой:
- Ты хочешь сказать, что мы, немцы, вели себя цивилизованно?
- Кто стрелял по дворцу, а? - не унимался Кнебель. - В такую святую ночь! Они стреляли в Рождество. Знали, что христиане отмечают праздник. Согласитесь, это вдвойне нехорошо.
- Чего уж тут хорошего, - согласился Шагин.
Он плохо помнил, как это было, что-то их тогда заставило.
- Русские не практичны, - сказал Кнебель. - Тот смотритель, его просили аккуратно приготовить все предметы для вывоза, так он отказался. Это не было рационально. Наши солдаты не сумели, многое попортили.
- Сукины вы дети, вам должны были еще паковать награбленное!
- Молодец! - внезапно расхохотался Кнебель. - Меня давно никто не ругал.
- Ты же сам хвалил русских, - сказал Эберт. - Где твои принципы?
- Мои принципы зависят от того, с кем я спорю и сколько я выпил.
Эльза поспешила вмешаться, спросила у Шагина, разве они не отмечали Рождество?
- Отмечали бы, да нечем было. Лошадей уже съели. - Шагин улыбнулся ей. - Елка была, так мы из нее хвойный напиток делали. Будь у нас гусь жареный, мы бы не стреляли по дворцу. Ни за что. Но вы сами гусей ели, а к нам ничего не пропускали. Блокаду устроили. Вот мы и стали стрелять.
Примерно так оно и было, подумал он.
Заключили ужин рюмкой коньяка.
Кнебель посмотрел коньяк на свет, понюхал, одобрительно прижмурился.
- Никогда не думал, что буду пить за здоровье русского полковника, который в меня стрелял.
- Плохо стрелял, если не мог попасть в такую тушу, - сказал Эберт.
- Ты молчи. Ты уничтожил его родной город и ездил туда в гости. Что это за порядок?