С переславского вала ясно были видны три дыма, поднимающиеся в тихое вечернее небо над Ярилиной горой. Не проронив ни слова, Дмитрий стоял, смотрел в проем заборола. [261] Так же молча стояли на стене ближние люди князя. Наконец Владимир Андреевич нарушил молчание:
— Похоже на то, брат, что меч, который ты тогда только наполовину вытянул, князю Михайле знаком.
— И страшен, — вставил свое слово Боброк.
Владимир засмеялся:
— Именно страшен! Ушел Михайло Александрович от Владимира и, нас убояся, на полуночь подался, вон третий дым куда отодвинут.
Дмитрий будто ничего не слышал, молчал. Владимир наконец не утерпел, толкнул брата:
— Да скажи хоть слово. Уставился!
Дмитрий медленно провел тыльной стороной ладони по глазам.
— Мне за самовольство еще держать ответ перед Мамаем. Потому рано веселиться. Посла Сарыхожу, пока он на Руси, во что бы то ни стало надо на Москву залучить и купить, иначе и голову потерять недолго. Но кого послать за ним? Надо, чтоб муж был умудренный опытом, ибо Сарыхожа, как слышно, волк травленый.
— Пошли Боброка, — быстро ответил Владимир Андреевич.
— Нельзя! Дмитрий Михайлович здесь при полках нужен. Молодых бояр сейчас нет.
— Ты про кого?
— Ну, скажем, Бренко, он Москву блюдет, Кошка в Ростов Великий послан, Свибл Суздаль от князя Михайлы стережет. Кого послать?
— Пошли меня, княже господине, — выдвинулся вперед Василий Васильевич Вельяминов.
«Нельзя послать Вельяминова! Где ему с послом Мамаевым совладать, оседлает его Сарыхожа. Да и не дело: сын из Москвы в Тверь бежал, а отца послом к тверичам послать — разум потерять».
Но сказать так — врага нажить, пришлось найти отговорку.
— Не по годам тебе, Василий Васильевич, такой труд. Ехать придется быстро. Михайло Тверской не иначе на Волгу подался. Путь не малый.
Василий Васильевич с ворчанием отошел, а Дмитрий Иванович пошарил глазами, остановил взгляд на Захаре Тютчеве, скромно стоявшем поодаль.
— Ехать тебе, Захар!
Тютчев кратко передохнул, выпрямился, сдернул шапку.
— Спасибо за честь, княже!
Дмитрий Иванович повторил:
— Ехать тебе. Возьми для охраны сотню воинов. Зря с Михайлой не задирайся, однако и спуску ему не давай, а на Сарыхожу даров не жалей, волоки его в Москву.
Вельяминов стоял, тяжело опираясь на посох, вцепившись, что было силы, костлявыми руками в серебряный набалдашник. Пепелил гневным оком Захара. Будь его воля, этим самым посохом разразил бы он Тютчева. Но руки коротки… От этого еще горше стало. Словно клубок змей, копошились мысли:
«Боярину, тысяцкому отказал, а княжого писца, человека без роду, без племени, посылает к цареву послу. Легко ли! А Тютчев–то, Тютчев, рад, пес! Ишь стоит плечо о плечо с Семкой Меликом. Этому тоже давно пора посохом в морду ткнуть, тоже воевода выискался. Тать! Шпынь ненадобная!»