— Прощай, государь, завтра на рассвете уезжаю восвояси, не поминай лихом. Ежели чем не угодил твоей милости, прости!
Мамай не ждал такого поворота и о дарах забыл — уплывало важнейшее. Сверкнув на князя взглядом, приказал:
— Сиди! Рано прощаешься! Ты еще не сказал, какую дань платить будешь.
— Что тебе о том кручиниться, государь. Сегодня Тютчев по неразумению назвал меня великим князем всея Руси, а на поверку выходит — уеду я из Орды князьком городишка Москвы, а Москва, известно, град младший, с древними градами где уж нам тягаться, с меня и взятки гладки. Вон князь Андрей Ростовский из Орды уезжал, о данях с тобой не толковал. Так и со мной. Тебе Михайло Тверской великие дани посулил, пусть он и платит, а я ему буду выход платить, сколько сил хватит. Много не дам, ибо жита на Руси посохли… — Князь замолчал, пристально следил за Мамаем. Тот скривился в улыбке:
— Я жду, Михайл–князь с тебя многонько спросит.
— Пусть его спрашивает, от спроса у меня не убудет.
— А ежели силой возьмет?
— Пусть берет, лишь бы сил достало!
Мамай сумел понять в словах Дмитрия скрытую вежливой улыбкой угрозу, задумался:
«Тверской князь на посулы щедр, а денег у него нет; через то и сын его в кабалу попал, но и у Московского князя тож, видать, казны не осталось, если он без ярлыка домой бежит».
Дмитрий Иванович, как будто только сейчас вспомнил, сказал небрежно:
— Дозволь, государь, княжича Ивана с собой взять. Жалко парня.
— Бери, только должок за него заплати.
— Это само собой…
Мамай уставился на Дмитрия.
— Да ты знаешь ли, сколько он должен?
— Знаю. Десять тысящ рублев.
Сказал, не моргнув, словно речь о десяти кунах шла.
Не ждал таких слов Мамай. Глядя на него, Дмитрий подумал:
«Ишь пасть открыл, а закрыть позабыл! Совсем из памяти вон, что лицо ордынского владыки должно быть как из камня высеченным, неподвижным и высокомерным».
Мамай наконец очухался и сразу упрекнул:
— Дани платить хочешь малые, а за княжонка тьму рублев отдаешь. Со мной скуп, а тут сверх меры щедр.
— Не щедр я, — возразил Дмитрий Иванович, — деньги, чаю, не пропадут, чаю, Михайло Александрович за сына заплатит мне все до полушки.
— Гляди, полушку–другую и лихвы прихватишь.
Мамай захохотал, оборвал смех, захохотал вновь и вновь смолк.
— А если я тебе ярлык на великое княжение дам, сколько платить будешь?
— Сколько и раньше платил. Это, конечно, много меньше батыевых даней, но… — Дмитрий замолчал, мгновение выжидал и наконец сказал, будто гривну Мамаю бросил: — Но зато деньги верные. А у нас на Руси присказка есть: «Не сули журавля в небе, дай синицу в руки…»