— Вот и ладно, што пришли.
Всадник поехал в деревню, а старуха принялась манить журавлей. «Видела я его. Где, не припомню, а видела…» — Так раздумывала она, высыпая из передника остатки зерна, и поскорее заковыляла в деревню. Там уже шумел народ.
Окружив всадника, мужики кричали:
— Эй! Мил человек, как тя звать? Уж не Фомой ли?
— Ну да! Фомой!
— Он! Он, братцы! Не признал нас? Не ты ли, сучий сын, нам московские слободы сулил?
— Слободы? — Фома сдвинул шапку на одно ухо, почесал за другим.
— Так неужто это вы, мужики? У кого же вы нынче в кабале?
— У Бренка! У боярина Михайлы сына Андреева. Тож сулился, а сам и закабалил.
— Известно, на боярский двор ворота широки, а обратно узки!
Нарочно расталкивая сразу пугливо притихших мужиков, к Фоме подошел староста, погрозил палкой:
— Прикуси язык! Ты што про боярские ворота ляпнул? Боярина лаять тебе не дам!
— Испужал! — засмеялся Фома. — Аж поджилки затряслись. — И, забыв о старосте, забыв о смущении, снял перед народом шапку.
— Выходит, наврал я вам, мужики, единожды, а ныне приехал вдругорядь и сызнова говорю: верьте мне.
По толпе пошел шум.
— Допрежь слушайте, потом языками чешите. Ведомо ли вам, что Мамай сбирает на нас великую силу?
За мужиков ответил староста:
— Ведомо! Однако ведомо и то, что побил князь Митрий злого Бегича, побьет и Мамая.
Фома хлопнул себя по колену.
— Слушай ты, баран боярский, не стригут тя, дак чего же ты блеять вздумал? Молчи! — Поднялся на стременах. — Слушай, народ! Слушай! Со времен Батыевых не было такой грозы. Окромя Орды, ведет поганый Мамай на нас многие народы, да с Ягайлом он сговорился, да в Каффу фряжские корабли, что ни день, наемников подвозят. Видя то, погнал великий князь бояр своих поднимать княжьи рати по всей Руси от Белого озера до литовского рубежа, а таких, как я, простых воинов, к простым людям послал челом бить, в поход звать. К пятнадцатому дню августа быть воинам в Коломне, там всем ратям сбор.
— Стой! Постой! — возмутился староста. — Как можно холопов в битве переводить, они люди боярские, кабальные.
Фома ответил по привычке:
— Не верещи! Пуп надорвешь! — да тут же себя в мыслях чертыхнул и заговорил торжественно, серьезно: — О кабале Русской земли речь идет, и нет ныне ни боярских людей, ни княжьих, а токмо божьи. Нет сейчас кабальных, подневольных людей, каждый из вас волен голову за Русь положить. Волен!
Громовым раскатом прозвучало последнее слово Фомы. Ждал он отклика, но люди молчали. Оглушило их. Привыкли к кабале, и даже такая воля, воля умереть в битве, казалась необычайной.