Инквизитор встал и пошел прочь, гордо выпрямившись и волоча свой плащ доминиканца.
— Постойте! Погодите! Могу я хотя бы ее увидеть?
Инквизитор задумался.
— Почему бы нет? Такое возможно. Но при одном условии — вы употребите свое влияние на обвиняемую, чтобы убедить ее раскаяться. Не сомневайтесь, это самое лучшее средство спасения ее души, какое только можно придумать.
Баррет, не поклонившись, вышел. В висках шумела кровь.
«Надеюсь, ты, старый сыч, попадешься мне в другом, подходящем месте. Например, в море, когда я верну себе «Синий цветок».
Нестерпимая смесь ненависти и надежды лишила его душевного равновесия.
— Ступайте вниз по лестнице. Там вас ждут, — хмуро пробурчал стражник.
Питер спустился в подвал по стертым и выщербленным ступенькам. Навстречу потянуло плесенью. Через несколько шагов путь ему перегородила ржавая решетка, тюремщик по ту сторону оценил Баррета внимательным взглядом.
— Hijo de puta! [23] Ingles.
— Лучше делай-ка свое дело, кастилец.
Тюремщик подтолкнул вперед худую фигурку и без спешки удалился.
Перед бывшим капитаном «Синего цветка» неподвижно стояла Сармиенто.
— Лус, это ты?
Из рукавов балахона, в котором Баррет опознал остатки андалузского платья, торчали тонкие руки, и серая кожа обтягивала их. Лицо женщины прижалось к прутьям. Должно быть, потоки слез оставили на нем безобразные следы, искусанные губы потрескались и распухли — Баррет не видел этого.
— Лус, не плачь, погоди…
По впалым щекам испанки текли слезы.
— Лус, не надо отчаиваться, клянусь всем, что у меня есть — жизнью, удачей, своей душой, — мы сделаем все для того, чтобы тебя вытащить. В Картахене так же берут взятки, как в любом другом месте на свете. Потерпи еще немного, мы заплатим надзирателю, чтобы он тебя не обижал. Если требуют раскаяться в колдовстве — какая разница? Сделай это. Все это ненадолго, мы устроим тебе побег, дублоны взломают любые двери.
Лусия не слушала его.
— Питер! Питер! — бормотала она, и в голосе уже не было ничего, кроме сумасшествия.
Баррет напрасно пытался поймать блуждающий взгляд Сармиенто. «Господи, она смотрит на меня и меня не видит и зовет. Все бесполезно. Лус не слышит убеждений, ее рассудок разрушен болью». Он повернулся и пошел наверх, к солнцу.
— Питер! Питер! — неслось вслед.
«Что, если бы Пэм оказалась по ту сторону решетки? — подумал Баррет. — Я бы сломал засов, взял нож у тюремщика и дрался с инквизиторами до конца, и плевать, что в этой драке победить невозможно».
— Питер!
Он уже не слышал крика Сармиенто, когда резная дверь дворца инквизиции захлопнулась за его спиной.