Осужденную тем временем подхватили двое доминиканцев и заставили подняться с табурета. Нотариус вышел вперед и развернул бумаги.
— Что он говорит?
Человек в черном читал долго и монотонно, ветер с бухты относил слова прочь.
— Он сказал, что эта несчастная занималась колдовством.
— Нет, он говорит, что она была еретичка.
— Соседи рассказали, что она сделалась любовницей английского пирата.
— Нет, она путалась с дьяволом.
— Да какая разница, с кем она путалась? Все равно в огонь.
Женщину подняли на ноги. Для этого двое монахов подхватили ее под локти.
— Смотрите, главный инквизитор просит, чтобы палач не наносил травм ее телу.
Сармиенто уж стащили с помоста вниз. У последней ступени терпеливо ждал осел под черной попоной. Альгвасилы Картахены повторили приговор, и стража сомкнулась вокруг осужденной.
— Это ради одной женщины нагнали столько стрелков?
— Говорят, она давно уже путалась с этими негодяями из Порт-Ройала, Скаллшорз и даже Тортуги. Тут можно ожидать стычки.
— Когда приходят с моря и грабят склады — это я понимаю. Но чтобы отбивать осужденных…
Процессия шла на запад, в сторону пустоши, именно туда, где Сармиенто некогда заклинала свою вечернюю звезду. Многочисленные посетители окраинных таверн высыпали на улицу и присоединились к сонмищу зевак.
— La hazana! — вопил безумец Мануэлито, и образки жалобно звякали на его груди.
Здоровяк с красной тряпкой на голове проводил еретичку опасливым взглядом.
— Красивая была чертовка — как огонь. Сейчас от ее прелести ничего не осталось.
Питейное заведение «Танцующий попугай» совсем опустело. Последние двое посетителей задержались во Дворе и незаметно юркнули в сторону лестницы, по которой поднялись на плоскую крышу постройки. Выступ задней стены скрывал наблюдателей от собравшихся на поле казни людей.
— Питер, ты с ума сошел, — горячо шептал де Ланда. — Один человек тут ничего не сделает. Отступись. Отступись, я тебе говорю, иначе сам погибнешь. Мне, впрочем, плевать на тебя — ты ведь выбил мне зуб. Но и меня убьют заодно, а мне еще хочется пожить хотя бы немного — нужно успеть потратить деньги…
— Заткнись.
— Тебе ее не спасти. Положи мушкет, идиот! Где ты его раздобыл, негодяй несчастный?
— Купил на деньги, вырученные за глаз Камаштли, и ночью спрятал тут, под соломой.
Баррет всмотрелся в толпу и нашел глазами хрупкую, словно бы изломанную фигурку. «Странно, — подумал он. — У меня вроде бы что-то болит изнутри. Точно — это ноет мое сердце. Бедная Лус, она идет сейчас своими босыми ножками по раскаленной земле… Да что же делать-то? Если пристрелить какого-нибудь солдата или монаха, все равно не останется времени перезарядить мушкет».