Колокол замолчал разом и навсегда — должно быть, рассыпалась в прах колокольня.
— Смотри, вот они бегут, — сорванным голосом пробормотал француз.
Навстречу Баррету прямо из обреченного на гибель Порт-Ройала стекались безумные и раненые люди. Плач, зов и бессмысленный крик слились воедино.
— Море уходит и обнажает камни, — сказал кто-то, в общей панике не потерявший доли рассудительности. — Жди теперь обратной волны — она вот-вот явится, а покуда лучше подняться повыше.
— Что-то устояло? — спросил Баррет.
— Ничего. Целых домов почти нет, но найдутся пока не затопленные. Бедняги, которые остались под битым кирпичом, умирают и вопят.
— Что еще?
— Говорят, напрочь размыло кладбище. И сегодняшних утопленников, и скелеты с Палисейд волны гоняют за компанию.
— А еще?
— Тебе мало того, что есть? Еще идет смерть.
Баррет уже не слушал никого, он упрямо пытался идти вперед, но не узнавал ни одной старой приметы — разрушение причудливо исказило улицы, дома, богатые резиденции, лавки и склады — все одинаково стало руинами. Северная сторона города пока оставалась незатопленной, но дорогу то и дело преграждали обломки. По счастью, почва больше не колебалась — он побежал и бежал до тех пор, пока не уперся в сплошную груду битого кирпича. Мокрая от дождя почва превратилась в вязкую грязь, проступила между камнями с краю. Центр завала возвышался ярда на два над землей. Что-то гладкое и глянцевое проглядывало сквозь мокрый мусор — находка оказалась вывеской ювелирной лавки Юджина Хакстера. Аляповатый самоцвет, который с нелепой тщательностью прорисовал художник, слегка напоминал глаз индейского бога.
Баррет осмотрелся. С левой стороны завалы оказались пониже, он перелез так, чтобы не потревожить шаткое нагромождение кирпича.
Через десять ярдов попался первый мертвец — человек застыл лицом вниз и с разведенными в широком жесте руками. Слишком просторная туфля с его левой ноги соскочила и откатилась в сторону.
Тело выглядело неповрежденным — как будто незнакомца свалила таинственная кара и он так и рухнул на бегу, обнимая мокрый песок.
— Проклятые рогачи…
Баррет, сам того не замечая, ругался на двух языках, на английском и испанском, не вкладывая в слова ничего. Потом он остановился и опустился на колени — из-под завала торчали узкие плечи, светилось золотом полудетское личико.
— Тэдди?..
«Малыш», придавленный поперек поясницы балкой, все еще жил. Мокрые дорожки на щеках оставил не дождь, а слезы, но плакал Тэдди чисто рефлекторно — изощренный ум продолжал жить в умирающем теле.
— А, это ты, Питер, — тонким голосом и почти спокойно поприветствовал он. — Рад видеть старого знакомца. Были времена, когда я нетерпеливо мечтал, чтобы тебя, дрожащего от страха, поволокли на виселицу. Дуракам хочется золота, а мне — видеть тебя повешенным. Ах, какая бы это была жуткая кончина…