— Ладно, действительно некогда прохлаждаться, время идет, а нам еще один вагон обрабатывать. Давайте, давайте, работайте, еще совсем чуток поднажать. У-у-у, прелестница!
Это он, наверно, про мою маму говорил, что она прелестница, она и правда очень красивая, когда не плачет и не злится ни на кого. Хотя слово глупое какое-то, «прелестница». Хорошо хоть лестницей не назвал.
Прошло еще сто лет, и они наконец убрались. Я немножко выждал и вылез из-под лавки, раздвигая голые трупы. Про козявку совсем забыл, словно ее и не было.
Мама лежала на спине, она лежала очень красивая, даже еще красивей, чем в жизни, я сразу понял, что ни за что не смогу ее разбудить, что все это глупости были насчет ее разбудить. А если б даже и мог разбудить, то что? Она ведь злиться начнет и плакать, и красота вся пропадет. Ой, как же я хотел тогда, чтоб она снова злилась и плакала. Я даже и сейчас тоже хочу. Только вспоминаю все реже и реже, потому что незачем вспоминать.
Выползла козявка, вся дрожит, разглядывает вокруг и не говорит ничего. Потом увидела бабищу толстую, которая рядом с мамой сидела и злющими глазами на нас смотрела, а теперь тоже рядом с мамой лежала, попой кверху, целая гора дряблая, очень было противно смотреть. Козявка ее как увидела, запищала, мордочку искривила, что-то хочет сказать, а не может, заклинило у нее с речью. И с дыханием у нее что-то случилось, с выдохами вроде и ничего, а вдыхала трудно, прямо каким-то почти что басом. Только все глядит и пищит и вдыхает. Ей та бабища родственница какая-нибудь была, я сразу догадался, что родственница.
Я козявку за руку взял, еще раз по шее стукнул, чтоб не пищала, и через трупы стал пробираться к той двери, через которую «чемоданы» в вагон вошли, — она так раскрытая и стояла. Когда добрались, выглянул наружу, смотрю, а там никакого другого вагона нет, а наш-то был не последний, я точно помнил.
Я осторожненько спрыгнул вниз, козявку руками принял, а в ней никакого весу. На спине у нее, только тут заметил, рюкзачок был маленький, детский, розовый, с картинками малолетними. Я тут же про него и забыл, козявку между рельсов поставил, приказал никуда не деваться и не пищать, а сам по-шпионски выглянул из-за вагона посмотреть, что там делается.
Там ничего не делалось. Там среди тундры стояли два вагона — наш и еще один, в котором, я знал, такие же, как мы, ехали, у которых проблемы с эвакуацией. А больше ничего. Ни лайнера, ни бустера, одна тундра вокруг, да рельсы ржавые под ногами, совсем не такие блестящие, как те, по которым лайнеры ездят. Да еще облака сверху, грозные и быстрые, как в кино.