20:15
— Длинный получился день, да? — говорит мне Линда. Она сидит на табурете у стола в центре кухни и разгадывает кроссворд из «Таймс», вглядываясь в мелкий газетный шрифт сквозь бифокальные очки.
— Я тут подумал, может, я снова за Хорри съезжу?
— И я подумала ровно о том же. — Ключи от машины скользят от Линды ко мне по гладкой мраморной поверхности стола. — Твою опять заперли.
— Спасибо.
Она снимает очки.
— Как он тебе? Как ты его находишь?
— Хорри? Не знаю. По-моему, все в порядке.
— Джад, не лукавь. Дипломат из тебя тот еще.
Я киваю. Задумываюсь.
— Мне кажется, он… злится. И разочарован.
— Он меня ненавидит.
— Ты не права, я уверен. Но он переживает, потому что в тридцать шесть лет живет с матерью. Это нездорово.
— Он сам нездоров.
— С виду все не так плохо.
— У него бывают приступы. Во сне он может описаться. Он все забывает, причем важные вещи. Запереть дверь, выключить плиту, сигарету перед сном потушить. Пару раз штаны не надел, так голым на улицу и вышел. А иногда он впадает в такое состояние, вроде транса: станет как вкопанный и в стенку уставится. Даже страшно подумать, что он будет жить один и часами смотреть в стенку, а рядом ни души, чтобы как-то вывести его из транса.
— Но с другой-то стороны, Линда, ему нужна независимость.
— На самом деле ему нужна женщина, — резко поправляет она. — Ты же помнишь, у него еще в юности всегда были подружки. Я всегда боялась, что он позвонит из колледжа и скажет, что обрюхатил какую-нибудь дуру. — Наклонившись ко мне, она понижает голос. — Ему непросто видеть нынешнюю Венди… замужем… с детьми…
— Я как-то не задумывался.
— Ты считаешь, что ты одинок и несчастен, Джад. Но мой мальчик даст тебе фору.
— Да, верно.
— Кстати, когда заедешь за ним, непременно зайди в магазин и поздоровайся с Пенелопой Мор.
В полном замешательстве я поднимаю глаза:
— Линда, ты не перестаешь меня удивлять.
Надев очки, она возвращается к кроссворду. И улыбается — едва заметно.
— У меня еще много чудес в запасе, — говорит она.
20:42
В бледной большеглазой Пенни всегда было что-то от маленькой девочки, и за годы, что мы не виделись, ее облик ничуть не изменился. Едва я вхожу, она, просияв, перемахивает через стойку и бросается меня обнимать. На Пенни джинсы и мужская рубашка, длинные темные волосы забраны в свободный хвост. Издали, с порога, я мог бы принять ее за совсем юную студентку, и лишь вблизи видно, что кожа под глазами уже не так свежа, а у губ наметились морщинки.
— Ну, привет, Джад Фоксман!
Оказывается, мои руки забыли, какая она худенькая, почти бесплотная. Или похудела?