— Моей хозяйки тоже больше нет в живых, — повернулся и прошел в дом впереди них.
Кухня была темная, но теплая. Обратившись к деверю, мать сказала:
— Арнольд завтра рано утром должен ехать. Тамплиеры хотят взять его к Пайену. Он встретится со своим господином. У тамплиеров работал твой брат.
И так как она поняла, что ему ничего не было известно о тамплиерах, она добавила:
— В Иерусалиме.
Деверь кивнул головой.
— Я хотел бы работать со старшим из твоих сыновей, — сказал он, — потому что он сильнее младшего.
На следующее утро Филипп проводил брата до ворот. Тамплиеры уже ожидали его. Толстый Эдюс подвел к Арнольду его коня, и братья, сжав губы, стали прощаться; они положили ладони на лоб, как это делают мусульмане, и слегка поклонились друг другу.
Когда Арнольд уже сидел в седле, Филипп что-то вынул из кармана и поднес к губам. Это был один из двух маленьких бедуинских рожков, подаренных королем на прощание сыновьям Пьера. «Это для того, чтобы вы не забывали Иерусалим», — сказал им тогда король дружеским тоном.
Филипп затрубил в рог, и Арнольд ответил. И это означало: «Мы никогда не забудем Иерусалим и, когда вырастем, вместе вновь его увидим!»
Господина де Пайена не было в обозе, проезжавшем через горы Лангра. Из Марселя он направился прямо в Труа, столицу Шампани, где 13 января по приглашению аббата из Клерво собрались высокопоставленные духовные и светские лица. В тот же день тамплиеры должны были утвердить устав ордена и право по собственному выбору принимать мужчин в орден Бедных Рыцарей Христовых.
Господин де Пайен спрыгнул с коня и пошел в кафедральный собор. Многочисленные свечи распространяли сладковатый аромат и золотистый свет, которого, однако, не хватало для того, чтобы осветить огромное пространство до самых сводов. Приглушенный шум голосов обволакивал собор.
Жан Мишель, который вел протокол, уже приготовил гусиные перья и разложил их перед собой на кафедре. Он смотрел на собравшихся и видел в первом ряду молодого графа Шампанского, которому дядя передал управление страной, епископа Оксерского, главного аббата цистерцианцев, и рядом с ним — Бернара Клервоского, надвинувшего капюшон на лицо в знак глубокой сосредоточенности. Никто из сидевших рядом не мог нарушить хода его мыслей. Когда же со стороны главного портала стал приближаться звон шпор, он приподнял капюшон и сказал:
— Это господин де Пайен.
Присутствующие встали, не прерывая своих разговоров, и приветственно поклонились вошедшему.
После того как господин де Пайен так же отвесил поклоны во все стороны, он сел рядом с Бернаром Клервоским. Звон колокольчика возвестил о начале заседаний Труаского Собора.