Лишь когда он ушел, она поняла, что все время его визита она трещала без умолку. Только раз он поставил ее в тупик.
— Иногда память отказывает из-за того, что само сознание хочет что-то забыть. Оно захлопывает дверь ради самосохранения, — сказал он.
— Но мне-то от чего себя оберегать? — рассмеялась Кэтрин.
— Спросите себя, чего вы боитесь больше всего, там-то и может крыться ответ. Когда вы окончательно поймете, чего боитесь, тогда, возможно, сознание отопрет дверь, — сказал он. — Мне кажется, вы до сих пор к этому не готовы.
Чего же она боится больше всего? Когда-то это был страх потерять Люка, но с тех пор, как Люк сделал ей предложение, застарелые опасения рассеялись. А то, что шевелилось в кладовой ее памяти, еще не набрало такой силы, чтобы встревожить ее по-настоящему, — если не считать легкого беспокойства, которое она решительно гнала от себя.
В светло-вишневом облегающем платье, оказавшемся в груди теснее, чем предполагала Гуилья, судя по тому, как она схватила сантиметр, Кэтрин сидела за великолепным туалетным столиком в готическом стиле и с улыбкой узнавания разглядывала разложенные перед ней драгоценности. Вот часы с выгравированной датой ее знакомства с Люком — защелкнув их на запястье, она с удивлением отметила ощущение, будто давным-давно их не надевала. В одном кожаном футляре красовались изысканное бриллиантовое колье и серьги, в другом мерцал изящный браслет. Рождество в Швейцарии и ее день рождения, с нежностью припомнила она.
Она вышла из спальни на площадку бесконечной каменной галереи. Далеко внизу, в зале, она заметила лысину Бернардо. Она поспешила вниз и сказала на ломаном итальянском:
— Buona sera, Бернардо. Dov'e синьор Сантини?
Лицо Бернардо выразило отчаяние. Он стал ломать руки и бормотать нечто невразумительное. Она резко обернулась, и глаза у нее распахнулись от изумления. До нее донеслись резкие голоса, усиленные эхом бесчисленных переходов замка.
Одна из дверей была приоткрыта. За ней видна была высокая темноволосая женщина с подложенными плечами, что только вошло в моду, которая громко что-то доказывала кому-то невидимому, предположительно Люку. Или она, наоборот, оправдывалась? Понять было невозможно.
Кэтрин напряглась. Она без труда узнала Рафаэллу Перуцци. Та была единственным человеком из всех известных Кэтрин, кто мог позволить себе возражать Люку и не потерять при этом место еще до конца рабочего дня. Рафаэлла занимала в жизни Люка какое-то неясное положение, то ли друг, то ли подчиненный. И была к тому же самым способным генератором идей из всех женщин, работавших на «Сантини Электронике».