Уинки подошел к Дэвиду, на ходу вынимая сигарету из помятой пачки.
- Ну как, круто? - спросил Дэвид, улыбаясь.
- Да, - гордо, как будто музыка весь сегодняшний вечер, принадлежала ему, сказал Уинки, прикуривая от светлячка, я просто в обломе.
А вечер на самом деле принадлежал Девиду. Казалось, весь мир принадлежал ему, не знающему об этом и не желающему знать. Зачем? У него была Джой. Уинки отыскал ее глазами. Она продиралась сквозь разноцветную толпу, раздавая приветливые улыбки.
- Уинк. Сегодня будет что-нибудь? - наконец, дойдя до них и не дожидаясь ответа, прижалась к плечу Дэвида, смотря на него снизу вверх так, что Уинки первый раз в жизни показалось, что он живет на Земле зря. Что значило существование перед этим взглядом, в котором не было места ничему, кроме любви.
Дэвид ответил на взгляд, и мир мгновенно покачнулся в зеркалах его зрачков, уступив ей место. Уинки глубоко затянулся, и невидяще посмотрел в зал. Да, он был немножко влюблен в Джой, но не сознался бы в этом даже самому себе. И еще гордился тем, что именно ему Дэвиду выпало счастье любить самую прекрасную девушку на Земле. И быть любимым так, что все стихи всех поэтов казались нечего не стоящим анекдотом.
"Вот они, люди, ради которых был сотворен мир" - сказал он себе. "Вот оно, сердце жизни". И ощутил на секунду, убрав всепоглощающую волю, что любят не его, единственного и прекрасного в своей единственности, что никто и никогда так не полюбит его, и кинулся в прямой звук, где скрипка билась о камни ритма, как белая чайка с перебитым крылом, одна, как он. Джой посмотрела ему вслед с чуть виноватой улыбкой и перевела взгляд на Дэвида. Как всегда, ее сердце взорвалось бесконечным счастьем: вот он, мой; навсегда, и прижалась к нему всем телом. "Бедняжка" - имея в виду Уинки, но уже забыв о нем. Скоро ночь - сказали их тела, безуспешно пытаясь скрыть великую радость. "Впереди ночь, словно первая, словно последняя, единственная, одна из многих, великая, наша", - подумал Дэвид. "Я буду тебя любить, как никогда не любил" - молча сказал он. "Вся жизнь впереди, "подумала она, - "моя у тебя, твоя у меня". И мысли ее смешались в одной бурной сверкающей чистой реке счастья. Губы неслышно шевельнулись в одной из молитв всех влюбленных: "Я люблю тебя".
Уинки, давно забывший о своем космическом одиночестве и непоправимом горе, отдавал тело свое тело ритму, и сердце его пело великой радостью жизни. Он не заметил, как они вышли. Лес был охвачен пожаром. Освещенные стволы уходили вверх, как органная месса. Чуть слышно бормотал ветер, Уинки, опустив голову на колени, сидел около тела Дэвида и ждал.