Если б кто увидел ее сейчас - за рулем, в джинсах, где-нибудь на заправочной станции между Джанкоем и Симферополем, - не поверил бы своим глазам. И еще бог весть что подумал бы. Притворяется, не иначе либо здесь, либо там... Однажды так и встретили кого-то из сослуживцев, и тот поспешил удалиться, а в другой раз другой знакомый что-то бормотал...
В Балашихе у бабушки росла дочь Света. Имя это ей никак не шло: чернявая, худенькая, похожая, надо понимать, на отца-кавказца - уж скорее какая-нибудь Фатьма или в крайнем случае Нина, но никак не Светлана. Во всем остальном Света была в мать, или скорее в бабушку: старательная, неприхотливая. Исправно училась, исправно навещала мать по выходным и уж непременно в праздники, не забывая отдельно поздравить и открыткой. С отчимом, если можно так назвать Льва Яковлевича, Света держалась корректно. Как относилась к нему? Скорее всего, никак. Уже девицей, в восьмом или девятом классе, Света стала чаще наезжать к ним в Москву, иногда ей нужны были деньги на какую-нибудь покупку - в пределах вполне скромных, не более того, что имелось у подруг: сапоги, джинсы, однажды - магнитофон. Екатерина Дмитриевна и Лев Яковлевич, можно сказать, не знали с ней хлопот.
Иногда возникало: а не взять ли ее к нам, все-таки Москва, вот окончит школу, поступит в институт, не ездить же электричкой из Балашихи. Тему эту начинал Лев, понятное дело, для приличия, но разговор повисал в воздухе. Школу Света окончила, в институт поступила, оказалось, что и ездить не так сложно: из Балашихи пустили автобус до метро...
Своих детей они так и не завели.
Была еще одна тема, не то чтобы запретная, но все же достаточно болезненная или, скажем так, настолько деликатная, чтобы ее всуе не касаться: Левина книга - цель и венец всей его, а теперь уж и их общей жизни. Временами Лев все же рабон тал - писал, нельзя сказать, что он так и пролежал все годы на диване. Писал - хотя и лежа, но и великий наш Пушкин тоже, как известно, любил сочинять в горизонтальном положении. Катя, надо отдать ей должное, с пониманьем и даже трепетом относилась к творческому труду, понимая всю его исключительную особенность. Это осталось у нее на всю жизнь. Иногда Лев сам, без ее расспросов, заговаривал о заветной книге, случалось, и читал ей готовые страницы, чаще рассказывал задуманное, всегда находя в ней восторженного слушателя. В книге был, между прочим, подмосковный текстильный городок, куда судьба забросила героя; фабрика с ветхим оборудованием, еще времен хозяев Алексеевых; трехэтажные кирпичные корпуса-общежития, казармы, как они назывались еще с тех времен. Хозяева Алексеевы были те самые, из которых вышел великий артист Станиславский, и дальше автор прочерчивал историю МХАТа, горькую участь русской интеллигенции при новой уже власти: боялись, ненавидели и служили.