— Мы с Петушком заплатим десять тысяч, если вы пришьете Везунчика.
Макс спокойно покачал головой:
— Нет, Майк. Мы не принимаем подряды на такую работу.
«Только по приказанию сверху», — мысленно добавил я. К нам приблизилась девушка. Та самая, с изумительными, прекрасными, совершенными, неотразимыми зимними дыньками.
— Милашка, — позвала она.
— Простите, джентльмены, это меня, — сообщил я и подошел к ней.
— Я не хотела вам мешать, но мне надо идти.
— Значит, все в порядке?
— Да, завтра мне надо быть на репетиции. Этот Теодор просто замечательный преподаватель танцев. Я хочу отблагодарить тебя. Сегодня вечером. — Она обольстительно улыбнулась. — Но где и во сколько?
Я немного подурачился. Нагнувшись, я попытался заглянуть ей за вырез платья и, громко облизываясь, произнес:
— М-м, м-м, я просто умираю от голода.
— Оставь это на вечер, милашка, — со смехом ответила она.
Я дал ей свой адреса отеле и спросил:
— Ужин до или после?
— До.
— Бифштекс или цыпленок?
— Бифштекс и картофель фри.
— Ужин будет подан в девять! — торжественно произнес я.
— Остальное будет подано в десять, — ответила она уже из дверей.
Группками, парочками и поодиночке девушки покинули заведение. На помосте остался только Петушок, танцующий под звуки фортепьяно. Он вращался и совершал прыжки с невероятной легкостью и поразительной виртуозностью. Он то отбивал ногами бешеную чечетку, словно выражал злость и возмущение, то грациозно кружился, двигаясь с томной откровенностью гавайских танцовщиц. Кончив танец, он приблизился ко мне и, тяжело дыша, прошептал:
— Этот танец был моим посланием тебе.
Я повернулся и молча отошел от него. Макс со смехом последовал за мной. Мы сели за стол и продолжили наше ожидание. Было начало второго, когда к нашему столу подошел Большой Майк. Виновато улыбнувшись, он сказал:
— Я, пожалуй, покину вас, ребята. Скоро появится Везунчик, а я не хотел бы присутствовать при чем-нибудь грубом.
Мы холодно посмотрели на него.
— Вали, — проворчал Макс, и он отвалил.
Лысый пианист ушел почти сразу после Майка. Теодор удалился в игрушечную по размерам административную комнату. Сквозь стеклянную дверь было видно, как он что-то записывает в большую тетрадь. Я взглянул на часы над баром. Час тридцать. Мы продолжали сидеть за столом, куря, выпивая и почти не разговаривая.
Входная дверь отворилась, и в зал вошли два человека. Оба около ста восьмидесяти ростом. Один среднего возраста и здоровяк, другой совсем юный и тонкий, словно хлыст. Они походили на ирландцев, и я отрицательно покачал головой, адресуясь к Максу. Везунчик был итальянцем, а Вилли — немцем.