Быстро тюкали по асфальту каблуки Таниных туфель. Впопыхах она надела давние туфли на тонких каблуках — когда их носили! — она любила эти туфли за легкость и шастала в них по дому, она вообще любила легкую и высокую обувь, идущую к ее ногам, длинным и таким скорым, что Костя еле поспевал за ней.
На углу она вдруг остановилась, дала Мишуку денег, наказала купить в молочной творог и отнести дедушке, а потом остаться на Сиреневой до вечера, чтобы вечером рассказать, как прошел этот день.
— Кстати, — насмешливо заметила она, повернувшись к Косте, — ты мог бы зайти к главному и потребовать, чтобы отцу наконец поставили телефон. Столько лет обещают... Напомни, что ты — Бадейкин!
И он потряс головой, соглашаясь с ней.
Но думал о другом — она не зря отправляла Мишука. Само собой — творог, само собой — телефон, все верно, но еще не хотелось ей, чтобы Мишук сейчас был дома и помешал их разговору. Неизбежному, наверно. Когда Таня предупредила, чтобы он не вздумал возвращаться, как нередко делают другие, если не все, мужчины, уходящие из семей, он был уверен, что не изменит своего благородного решения.
И все переменилось в тот же день.
Таня снова шла впереди, стуча каблуками, а он догонял и отставал, как приблудный пес. А она даже не оглядывалась. Но вдруг — оглянулась. И он, задыхаясь, попросил:
— Подожди, если можно, к тебе есть просьба.
Поравнявшись, они медленно двинулись дальше, и он сказал, что им придется помолчать об их утреннем разговоре. Это не должно дойти до старика. Без всяких шуток, это убьет его. Молчать...
— И как долго? — спросила Таня, внимательно глянув на него.
— Хоть сквозь землю провались, как ты смотришь! — сказал он почему-то обрадованно, но она осталась неприветливой, ничто не дрогнуло в ее лице.
— Как долго? — повторила Таня.
— Ты ж не хочешь, чтобы он скорее умер?
— Балда! — ответила Таня. — Я согласна молчать хоть годы, если ты сейчас же уйдешь из дома.
— Куда?
— Меня это совершенно не интересует. Если не решаешься к своей Дульсинее, убирайся к любому товарищу.
— У меня нет товарищей.
Таня жестоко промолчала. А он подумал, что любовь к ней взяла его целиком, без остатка, ему, кроме ее участия, не нужно было ничего. И никого. А она усмехнулась наконец:
— Как же так, Бадейкин и — без друзей?
— Давай не тратиться на насмешки. Подумай о Мишуке. Как ему объяснить, если я уйду к другу, которого, скажем, откопаю?
— Вспомнил о Мишуке!
Минуту опять звучно стучали ее каблуки и шаркали его ботинки, и вдруг он вскрикнул:
— Я придумал! На садовый участок уйду!