— Пошла.
— Да куда ты?
— Знаю, куда.
Она застыла перед зеркалом натянуто и неподвижно еще на миг, как перед фотоаппаратом, и ушла, не обронив больше ни слова.
Шагая по тротуару, думала: чем понравился ей Костя, чем взял ее? Неправильное лицо, длинные зубы, волосы на висках вьются беспорядочными колечками и мягкие, как у младенца. А ее мечтой и эталоном были настоящие мужчины с колючими усами.
Продолжала изо всех сил хаять его в гудящем автобусе и на каждой остановке грозилась выйти, но все же ехала. Вот на этой остановке взять и сойти, последней? Мать права: ей, наверно, лучше бы так! А ему? Не за своим же счастьем она ехала.
Ей открыла пожилая женщина, лицо в морщинах, но все же чем-то неуловимым перекликающееся с Костиным лицом, выражением глаз, что ли...
— Здравствуйте.
— Вы к кому?
— К Михаилу Авдеевичу.
— Из больницы?
Юля покраснела от смущения, и на донышке сердца засвербил стыд.
— Нет, я... я, — надо было врать, а что — никак не придумывалось. — Ну ладно, я в другой раз...
— Да кто вы?
— По общественной линии...
А женщина почему-то обрадовалась:
— Правда? Раньше-то по этой линии к нему без отбоя, а теперь... Вас как зовут?
Она ответила и сама спросила, как называть старушку, а та уже сунула за внутреннюю дверь голову.
— Миша! Тут к тебе.
И вот уже Юля топталась в своих сапожках перед стариком, лежащим в постели, и руки его — неживого цвета, поверх одеяла из верблюжьей шерсти, напугали Юлю, и белые усы напомнили моржовые клыки, которые могли в бой вступить, если бы старик не был так слаб. Клыки с трудом шевельнулись от улыбки, попытавшейся выбраться из-под них.
— Садитесь, — еле слышно предложил старик.
— Куда?
— Куда хотите... На стул. Или вон, кресло придвиньте из угла поближе ко мне. Я слышу все, не волнуйтесь, а сам говорю тихо.
Она пододвинула кресло, расстегнула и развела свой плащ, а присев, распустила кашне, будто устраивалась надолго, и лишь потом поинтересовалась у себя: зачем? Скрестила пальцы и покрепче сжала ладони, чтобы унять, хоть каплю, расходившиеся нервы.
— С завода? От молодых, наверно? — спрашивал он шепотом, но все бойчее.
— Нет, Михаил Авдеевич, я сама по себе.
Лоб его над серыми бровями озадаченно наморщился, вдруг заледенив гостью страхом. Что-то не то она сказанула. Помрачнел старик и все молчит и молчит. И уже когда казалось, что она может так и сама навсегда голоса лишиться, он не спросил, а сказал, утверждая:
— От Кости вы.
— Костя меня не посылал!
— Значит, сами пришли?
— Может, я сделать чего смогу? — заторопилась Юля. — Из буфета продукты принести. Из своего, любые... Я мигом!