— Ты уже здесь, — сказал он, поднося пару перчаток к шляпе. — Этот дождь переходит все границы. Давай поговорим внутри.
— Где хотите.
Морис посмотрел на него с некоторым дружелюбием, и они вошли в здание. Оказавшись там, Алек вздернул голову и чихнул, как лев.
— Простыл? Погода такая.
— Что тут за вещи? — поинтересовался Алек.
— Разные древности, достояние нации. — Они остановились в коридоре римских императоров. — Да, погода никудышная. Выдалось всего два славных денька. И одна славная ночь, — добавил он озорно, удивляясь самому себе.
Но Алек не подхватил. Не такого начала ему хотелось. Он ждал проявлений страха, на которых мог выехать сидевший в нем лакей. Он сделал вид, будто не понял аллюзии, и чихнул опять. Взрыв эхом прокатился по вестибюлю, и лицо его, искаженное и конвульсивное, вдруг приобрело голодное выражение.
— Я рад, что ты написал мне второй раз. Мне понравились оба твоих письма. Я не держу обиды, ты не сделал ничего плохого. А насчет крикета и прочего ты ошибаешься. Признаюсь честно: мне было приятно быть с тобой, если тебя это беспокоит. Это? Я хочу, чтобы ты мне сказал. Я просто не знаю.
— А что у меня здесь? Насчет этого я уж точно не ошибаюсь. — И он дотронулся до нагрудного кармана, со значением. — Ваш почерк. И что у вас со сквайром — тоже никак не ошибка — хотя некоторым хочется, чтобы это было не так.
— Не впутывай, пожалуйста, — попросил Морис, но без возмущения, и ему показалось забавным, что он не чувствует возмущения и что даже Клайв Кембриджский утратил свою святость.
— Мистер Холл, полагаю, вы признаете, что вам не поздоровится, ежели кое-что выплывет наружу.
Морис поймал себя на том, что пытается проникнуть в скрытый смысл этих слов.
А тот продолжал, чувствуя, что становится хозяином положения:
— Более того, я всегда был порядочным парнем, покуда вы не зазвали меня в вашу комнату, чтобы позабавиться. Пристало ли джентльмену заниматься совращением людей? По крайней мере мой брат так не думает. — Последние слова он произнес запинаясь. — Мой брат сейчас ждет на улице, кстати сказать. Он хотел сам пойти и поговорить с вами, он меня жутко распекал, но я сказал: «Нет, Фредди, нет, мистер Холл джентльмен, и можно верить, что он поведет себя соответственно, так что оставь его мне», — сказал я, — «и мистер Дарем, он тоже джентльмен, всегда был им и всегда им будет».
— Что касается мистера Дарема, — начал Морис, чувствуя склонность высказаться на эту тему, — то тут ты прав: когда-то я любил его, а он меня, однако он изменился, и теперь уже ни он, ни я не любим друг друга. Это конец.