Он вошел в поместье через пролом в дальнем конце ограде и который раз поразился, насколько заброшенна усадьба, сколь непригодна она для того, чтобы определять стандарты и управлять будущим. Близилась ночь, кричала птица, шуршали звери, а он спешил, пока не завидел серебро пруда и чернеющее на его фоне место назначения, пока не послышался плеск воды.
Он добрался, или почти добрался. По-прежнему уверенный, он возвысил голос и позвал Алека.
Ответа не было. Он позвал еще.
Тишина и надвигающаяся ночь. Он просчитался.
— Вполне возможно, — подумал он, и мгновенно взял себя в руки. Что бы ни случилось, ему нельзя отчаиваться. Хватит уже, что он отчаивался после Клайва, и все без толку, а пасть духом в этой серой, заброшенной части сада, означает сойти с ума. Надо быть сильным, надо сохранять спокойствие и верить — в этом его единственная надежда. Однако внезапное разочарование показало ему, как он истощен физически. С самого раннего утра он все бегал и бегал, его опустошали всяческие эмоции, и сейчас он буквально валился с ног. Через некоторое время он решит, что делать дальше, а пока у него раскалывается голова, каждая частичка в нем или болит, или ни на что не годна, он должен отдохнуть.
Лодочный сарай представлялся самым подходящим для этой цели местом. Он вошел внутрь и обнаружил своего любимого спящим. Алек лежал поверх сбитых подушек, едва различимый в последнем тлении дня. Пробудившись, он не выразил ни удивления, ни беспокойства, и, прежде чем заговорить, начал ласкать руку Мориса между своих ладоней.
— Значит, ты получил телеграмму, — сказал он.
— Какую телеграмму?
— Утром я послал телеграмму тебе домой, сказал, чтобы ты… — Тут он зевнул. — Прости, я немного устал, то одно, то другое… Я сказал, чтобы ты приезжал сюда безо всяких отговорок. — И, поскольку Морис молчал, он просто не мог говорить, Алек добавил: — Теперь мы не должны расставаться, и хватит об этом.
Неудовлетворенный своим печатным обращением к избирателям — оно показалось ему чересчур покровительственным для нынешних времен — Клайв старательно правил гранки, когда Симкокс объявил: «Мистер Холл». Час был чрезвычайно поздний, и ночь темна; на небе уже исчезли все признаки волшебного заката. Он ничего не мог разглядеть с крыльца, хоть и слышал многочисленные звуки. Его друг, отказавшийся войти в дом, пинал на дорожке гравий, посылая камушки в кусты и стены.
— Привет, Морис, входи же. Что за упрямство? — немного раздраженно спросил он, не утрудив себя даже улыбнуться, поскольку лицо его было в тени. — Замечательно, что ты вернулся. Надеюсь, тебе стало лучше. К сожалению, сейчас я немного занят, но коричневая комната свободна. Входи, переночуешь у нас, как обычно. Я так рад тебя видеть.