Я еще раз проверила выкладки. Все так. Боже мой, ради таких минут, может быть, стоит жить...
Я прожила долгую жизнь и могу авторитетно заявить: ничто, ни любовь, ни материнство, - словом, ничто на свете не дает такого счастья, как эти вот минуты.
Со всем тем я опять забыла пообедать.
Я запечатала сейф и спустилась в вестибюль. Все уже давно ушли: и гардеробщица и сотрудники. Мой плащ, довольно обшарпанный, висел - один как перст. Я остановилась против зеркала. Хороша, нечего сказать. Лицо бледное, старое, под глазами темно. От вчерашней прически, разбросанной ветром, следа не осталось. Здесь, похоже, хозяйничал не ветер, а стадо обезьян.
Я оделась и пошла домой. Быстрый дождик отстукивал чечетку по новеньким листьям. И всегда-то я забрызгиваю чулки сзади.
5
Да, черт меня дернул остричься. Забот прибавилось. Раньше было просто: заколола волосы шпильками - и все. А теперь... В первый же раз, когда я вымыла голову и легла спать, утром оказалось, что у меня не волосы, а куриное перо. Словно подушку распороли.
Я позвонила Виталию.
- Виталий, у меня что-то случилось с головой. Волосы встали дыбом.
- Голову мыли? - строго спросил Виталий.
- Конечно, мыла. А вы думали, что я уже никогда не буду голову мыть?
- Можно мыть и мыть. Волос требует ухода. Можно применять яичный желток...
- Простите, мне некогда слушать, Виталий, у меня сегодня доклад в министерстве, а с такой головой...
- Приезжайте, я вас обслужу.
Так я отыскала Виталия в его старой точке и стала ездить к нему почти каждую неделю. Точка была небольшая, небойкая, без длинных очередей и зеркальных витрин, с двумя просиженными креслами в затрапезном дамском зале.
Рядом с Виталием работал только один мастер - старик Моисей Борисович, с дрожащими руками и кивающей головой. Как только он ухитрялся этими своими руками работать? А работал, и превосходно. Правда, холодную завивку он не любил. Его специальностью были щипцы.
- Щипцы - это вещь, - говорил он. - Вы тратите время, но вы имеете эффект.
Ходили к нему "на щипцы" несколько старых дам. Мне они нравились седые, строгие, несдающиеся. Особенно хороша была одна - с черными, ясными глазами, гордым профилем и густыми, тяжелыми, голубыми сединами. Когда она их распускала, голубой плащ ложился на спинку кресла. Она сидела прямо-прямо и, не отрываясь, глядела в зеркало, плотно сжав небольшой бледный рот. Какая, должно быть, была красавица! А Моисей Борисович хлопотал щипцами, вращал их за ручку, приближал к губам, снова вращал и наконец решительно погружал в голубые волосы, выделывая точную, стерильно правильную волну. И все время кивал головой, словно соглашался, соглашался...