Одобрительный гул и выкрики были ему ответом. Лицо Вольхеды медленно залила краска гнева, но голос его был тихим, лишь дрожал от сдерживаемой ярости:
— Так что ж — вы будете спасать свою честь, а я сзади встану?
— Никто не сомневается в твоём мужестве, пати кэйвинг, — откликнулся Вадомайр. — Но вот твоё-то место именно с дружинами. Ты и поведёшь их в бой. Кому это делать, как не тебе? — и он чуть наклонил голову.
* * *
Впервые в жизни здесь Вадомайр стоял в поле плечо в плечо с ополченцами. И он, и два десятка его охраны и щитоносцев, стояли пока пеши, кони — за спинами.
Плотный прямоугольник гигантского строя, закрыты большими щитами, перегораживал поле от рощи до рощи. Ощутимо вздрагивала земля, и впереди, за рекой, переливалась, словно ведьмино зелье в котле, масса хангарской конницы. И, если бы можно было взглянуть на строй вражеского войска сверху — удивились бы все анласы — до того напоминал он кракена Чинги-Мэнгу, выбросившего вперёд толстые жгуты щупалец...
Анласы ждали. Ополчение было одето исправно — в броне и шлемах из дублёной кожи, укреплённых сталью. В передних рядах, наклонив копья, стояли могучие зрелые мужчины — им сдержать первый натиск.
Шипение гонгов, визг труб, грохот бубнов неслись от вражеского строя, смешиваясь с визгом и хорканьем. Щупальца подползали ближе и ближе...
— Отсюда небось и не добьёшь, Стрелок? — спросил ополченец с вроде бы знакомым лицом. Ротбирт не глядя вытянул из тула длинную стрелу. Мальчишки в задних рядах, разинув рты, тянулись ближе. Для них Ротбирт Стрелок был уже легендой.
Ротбирт растянул лук так, что тот скрипнул. И спустил тетиву.
Он уже знал, что попал. Восхищённый гул раскатился по строю — опытные глаза лучников определили, как покатился с седла пышный всадник первого ряда. Гул перекрыл рёв трампет и крики круммгорнов, а их — слитный шорох, вроде бы тихий, но вездесущий. Тысячи рук тянули из тулов тысячи стрел.
— А вот и пришли, — сказал Вадомайр, перехватывая дротик. Ротбирт кивнул, снова растягивая лук. Вадомайр услышал, как он шепчет — из «Слова Однорукого»:
— Я не хочу, чтобы передо мной падали на колени. Пусть верящие в меня тянутся ко мне — ввысь... Тьма не имеет своей сущности. Она есть лишь отсутствие Света... И я говорю: нет невиновных. И кто хочет жить — пусть докажет мне своё право на жизнь. И кто не сможет доказать — пусть умрёт...
Три сотни шагов.
Анласские стрелы ударили градом и били всё то время, пока хангарская конница шла эти три сотни шагов. Ратэсты, стоявшие среди ополченцев, перестали стрелять раньше прочих — они вскакивали в сёдла, сбивались плотнее вокруг кэйвингов.