Вадим услышал, как поднявшийся на ноги и стреляющий от живота Олег смеётся — металлически, высоко, почти безумно. Сам он, не издавая ни звука, глядел неотрывно, как горит колонна. Нет, горит всё ущелье, заваленное металлом. А видел только одно — пепельный круг на месте своего города.
И — не ощущал ничего, кроме удовлетворения. Странного и дикого чувства высшей справедливости, которая пришла, как приходит утро...
...Данванский офицер лежал чуть в стороне от пламени. Он был без шлема, и бледное мокрое от пота лицо смотрело в небо. Ног ниже колен у данвана не было, и по камням из пламени тянулся спёкшийся от жара след. На подходивших к нему мальчишек данван поглядел удивлённо и внимательно. Рядом были разбросаны куски упаковки универсальных бинтов — он обрабатывал раны, а вот за оружием — кобурой на поясе — не потянулся, продолжая разглядывать ребят. Олег мог бы покляться, что данван старается понять, как же получилось то, что получилось? Потом данван зашарил рукой по челюсти — поправлял лингвист. И сказал:
— Добейте меня.
— И так подохнешь, — тихо ответил Олег.
Данван силился улыбнуться, но губы у него дрожали, а в глазах росло недоверие и...
— Он боится, — тихо сказал Вадим. — Он не может поверить, что это случилось и боится.
Тогда подошедший Дан молча выстрелил офицеру в голову. Потом швырнул «брен тен» в сторону и пошёл прочь, шатаясь и закрыв лицо руками.
Интерлюдия: Чёрные Хроники Арды
Уходили — неспешно, умирали — спеша...
Целый мир не успевших научиться дышать...
Десять шагов, обрыв, поворот, межа...
Что же, Учитель, руки твои дрожат?
Как же, Учитель, речи твои добры...
Десять шагов. Межа. Поворот. Обрыв.
Рухнувшим замкам вечно лежать в пыли...
Я суетилась: «Где у тебя болит?».
Я вопрошала: «Что у тебя в душе?»
Десять шагов. Обрыв. Поворот. Уже
Холодно. Это звезды всему виной...
Плакать ли, петь ли? Кровь превращать в вино?
Ты, сотворивший сердце в моей груди, —
Ты — пустотой глазниц в пустоту глядишь.
Твой надзиратель держится молодцом...
Разве добро бывает с таким лицом?
Разве добро бывает с гнильцой внутри?
Разве добро карает тех, кто творит?
Я привыкаю к вечной твоей ночи.
Я замираю на острие ножа.
Ненависть... Ты нас этому не учил.
Десять шагов... Обрыв... Поворот... Не жаль?[20] * * *
Дэм Гато й'Харья — отцу
Отец!
Пишу тебе с Эрда. Пишу коротко, потому что много слов — много дорог, а моя дорога одна.
Я жив. Я не в плену. Наше дело неправое, отец, и мысли наши злые. Дела наши я видел сам и не верю, что они справедливы и оправданны. Я предал Корону, отец. Я предатель всего, чему нас учили служить.