А затем, по мере того как их маленький самолет набирал высоту и она видела внизу под ним поля яркой и нежной зелени в свете утреннего солнца, а дальше за ними — линию берега и океан, сверкающий и почти совершенно гладкий, крохотные полоски кильватерных вод за несколькими рыболовецкими суденышками, — вот тогда Оливия почувствовала что-то, чего совсем не ожидала почувствовать снова: внезапный всплеск жажды жизни. Она наклонилась вперед, вглядываясь в окно: нежные, бледные облака, небо голубое, что твоя шляпка, свежая зелень полей, необъятное водное пространство — все это, увиденное с высоты, представлялось ей чудесным, поразительным. Оливия вспомнила, какой бывает надежда, — и это была надежда. Это внутреннее возбуждение, что толкает тебя вперед, вспахивает перед тобой жизнь, как те суденышки внизу вспахивают сверкающую воду, как этот самолет вспахивает воздух, летя к месту назначения, к месту новому, где в тебе нуждаются. Ведь Оливию попросили стать частью жизни ее сына.
Однако в аэропорту Кристофер, казалось, был просто разъярен. Она забыла, что из-за усиленных мер безопасности он не сможет встретить ее у самого места высадки, а ему явно в голову не пришло напомнить ей об этом. Почему это так его рассердило, Оливии было никак не понять. Ведь это ей пришлось бродить по багажному отделению в панике, заполнявшей все ее существо, с горящим, словно в огне, лицом, пока Кристофер не отыскал ее, когда она снова поднималась по лестнице, едва передвигая ноги.
«Господи, — произнес он, не успев даже протянуть руку за ее чемоданом. — Ну почему ты не можешь завести себе сотовый телефон, как все другие люди?!»
И лишь потом, когда они уже мчались по скоростному шоссе с четырьмя полосами и большим количеством движущихся вместе машин, чем Оливии когда-либо приходилось видеть, Кристофер спросил: «Ну как он?» — «Все так же», — ответила она и больше ничего не говорила, пока они не съехали с шоссе. Теперь они двигались по улицам, застроенным неодинаковой высоты зданиями, Кристофер резко бросал машину то в одну сторону, то в другую, объезжая припаркованные в два ряда грузовики.
— Ну как Энн? — спросила Оливия, впервые с тех пор, как села в машину, поудобнее передвинув ноги.
А Кристофер ответил:
— Ей тяжело. — И добавил назидательным докторским тоном: — И становится чем дальше, тем тяжелее. — Он будто и не подозревал, что Оливия когда-то тоже была беременна. — А Эннабел опять просыпается по ночам.
— Прелестно, — сказала Оливия. — Просто прелестная заваруха.
Дома по сторонам улиц стали пониже, у каждого — крутое крытое крыльцо. Она спросила: