Как раз перед тем, как Ребекка съехалась с Дэвидом, она служила секретаршей в большой адвокатской фирме. Некоторые адвокаты звонили ей по телефону и велели принести кофе. Даже адвокаты-женщины делали то же самое. Она задавалась вопросом: есть ли у нее право сказать им «нет»? Но это было не так уж важно, потому что через несколько недель они прислали к ней женщину, и та объявила Ребекке, что она слишком медленно работает.
— Запомни, лапочка, — сказал Дэвид, снова переключая каналы. — Уверенность — вот главный козырь в этой игре.
— Ладно, — ответила Ребекка.
Она все обводила и обводила карандашом объявление, пока кружок не занял чуть ли не полстраницы.
— Войди с таким видом, будто им повезло, что они смогут взять тебя на работу.
— Ладно.
— Но, конечно, не с угрожающим.
— Ладно.
— И будь дружелюбна, но не говори слишком много. — Дэвид прицелился из пульта, и телевизор выключился. Дальний конец гостиной погрузился во тьму. — Бедная моя старенькая лапочка, — произнес Дэвид, поднявшись на ноги и подойдя к Ребекке. Он обвил рукой ее шею и сжал играючи. — Надо бы нам вывести тебя на лужок и пристрелить, бедная моя старушка.
После всего Дэвид всегда сразу засыпал, но Ребекка часто по ночам лежала без сна. В эту ночь она встала и вышла на кухню. На противоположной стороне улицы находился бар, он был виден из окна — заведение невероятно шумное; можно было слышать все, что происходило там на парковке, но Ребекке нравилось, что бар рядом. В те ночи, что ей не спалось, ей нравилось знать, что есть еще люди, которые тоже не спят. Она стояла у окна и думала о том человеке из рассказа, обыкновенном, лысеющем мужчине, как он в обеденный перерыв сидит у себя в конторе один. А еще она думала о голосе отца — как услышала его голос у себя в голове. Она вспомнила, как отец однажды сказал ей, много лет тому назад: «Есть в нашем мире такие мужчины, которые, когда ложатся с женщиной, ничем не отличаются от собак». Вспомнила, как через несколько лет после отъезда матери она объявила отцу, что собирается уехать и жить с ней. «Ты не можешь этого сделать, — сказал отец, не поднимая глаз от книги. — Она тебя бросила. Я обращался в суд. Я — твой единоличный попечитель».
Очень долго Ребекка считала, что «единоличный» и «единодушный» — одно и то же.
Она смотрела, как на парковку въезжает полицейская машина. Двое полицейских вышли, оставив мигалки включенными, их синий свет краем попадал в окно, пробегал по раковине и по маалоксной ложке. Ребекка, стоя у окна, почувствовала, как таившаяся у нее внутри маленькая улыбка разрастается, становится большой: как восхитительно было бы в тот самый миг абсолютного наслаждения, подкрепленного и морально оправданного алкоголем, влепить ему хорошего раза!