Отец у Кости работал грузчиком в продуктовом, хотя по специальности был инженером-механиком, а мать писала изощренным эзоповым языком язвительные статьи, которые никто не печатал. Потом какой-то бывший одноклассник взял ее курьером в свою газету, где он являлся ответственным секретарем и потому мог позволить себе некоторые вольности. На кусок хлеба с маслом хватало, хотя того одноклассника мать за глаза и в глаза страшно ругала, повторяя все время, что тот «продался».
Костику такая жизнь нравилась – в ней был романтизм и еще нечто такое, что заставляло держаться в постоянном тонусе. За их семьей даже следили иногда – в основном из-за тех личностей, которые посещали их дом, отец категорически запрещал откровенничать по телефону, утверждая, что тот на «прослушке», несколько раз происходили неприятные инциденты, когда «проклятые гэбисты» решали напомнить, кто в стране хозяин, но, в общем, каких-то особенных неприятностей не случалось. Огромная империя шла к развалу, и к середине восьмидесятых высказывать свое недовольство можно было уже почти спокойно. Потом случилась перестройка, гласность и либерализация. Отец к тому времени умер от рака легких, осталась у Кости одна мать. Седая, нервная, с вечным пламенем в глазах, окутанная сизыми клубами табачного дыма, она сначала радовалась происходящим переменам, потом, когда даже хлеб с маслом стали дефицитом и за ними пришлось гоняться по магазинам с продуктовой карточкой, немного приуныла.
Но теперь на тесной кухне стали собираться Костины друзья – и все так же велись под дешевый портвейн бесконечные разговоры, правда, теперь больше литературно-философские. Кафка, Кастанеда, Булгаков, Толкин, Саша Соколов, Войнович, Хайдеггер – все перемешалось в одну кучу.
Костя уже не мог без этого интеллектуального трепа, он даже думать стал, используя цитаты, компиляции, ассоциации и прочие аллитерации. С раннего детства в него впиталось желание вертеть изменчивым словом как угодно, строить на его основе различные умозаключения, страдать и радоваться, любить и ненавидеть. Сам бог велел ему заняться литературой – и он ею занялся.
Преподаватели на факультете журналистики Московского университета нашли у него способность к творчеству, впрочем, постоянно пеняли талантливому парню на его склонность к демагогичности. Вокруг него вечно вертелись девушки-интеллектуалки в широких юбках, деревянных бусах и с длинными распущенными волосами, которые даже в постели ни на минуту не забывали щебетать об особенностях прозы Пастернака и экзистенциализме Сартра. Вертелись также рядом с Костей многочисленные пестрые юноши – с патологическим аппетитом, угрями, перхотью и зачатками алкоголизма, постоянно перебегавшие из стана друзей в стан врагов и обратно. Костя считался их предводителем, поскольку в свободное от возлияний и диспутов время успевал писать статейки на самые различные темы. У многих хватало сил только на богемный образ жизни.