* * *
Костя родился очень крупным ребенком – почти пять килограммов, и акушерка, принимавшая его, произнесла дежурную фразу восхищения:
– Генералом будет! – на что пациентка, новоявленная мать, скептически хмыкнула. Скепсиса, иронии и энергии в этой женщине было хоть отбавляй, даже трудные роды не могли изменить ее характер. – А кем же, мамочка? – запал восторга в акушерке еще не иссяк. – Брать выше – генералиссимусом?
– Посылать людей на бойню – преступно, – фанатично заявила бескровными обкусанными губами пациентка. – И ради каких таких целей? Ради государства, которое…
– Все-все-все! – перебила ее акушерка. – Я вас поняла. Вы из тех, кто читает этот, как его… «Архипелаг ГУЛАГ».
– Высылать лучших людей из страны тоже преступно. Бродский… Сейчас почти середина семидесятых, двадцатый век кончается, а они с Солженицыным как с предателем…
– Как ребенка-то назовете, мамаша? – опять бесцеремонно перебила ее акушерка, которой было глубоко наплевать на политику, потому что была она женщиной простой и непривередливой, уже давно привыкшей к странностям только что разрешившихся от бремени пациенток.
– Константином. В честь моего отца, не вернувшегося из сталинских лагерей…
– Да ладно вам выступать! – наконец не выдержала акушерка. – А то вас из родильного в дурдом отправят. Не я, конечно, но если кто из начальства услышит…
– Я готова, – со смирением первой христианки заявила та.
– О ребенке бы подумали!
…Как раз о ребенке мать думала в первую очередь. И в последующие годы тоже. Но думала как-то так туманно, гипотетически, волнуясь из-за того, что тому придется жить в тоталитарном государстве, поэтому Костя часто ходил с оторванными пуговицами, довольствуясь пригоревшей манной кашей. Но капризным мальчиком не был – добрый и веселый, он не обращал внимания на такие мелочи.
Все свои юные годы Костя провел в самой что ни на есть диссидентской обстановке. По ночам мать с отцом упоенно слушали радио «Свобода» на специально приобретенном для этих целей дорогом немецком приемнике, а днями квартира была заполнена разными людьми – странными, интересными, иногда даже страшными, а иногда очень милыми. Людьми, которые были недовольны существующим строем. Нет, революционерами и заговорщиками они не являлись, иначе бы их компанию давно отправили на Колыму или, вернее, в психиатрическую клинику, но были и такие, по которым давно плакал сто первый километр. На даче время от времени тоже жили диссиденты.
Было много разговоров, споров, в кухне нельзя было разглядеть сковородки сквозь густой табачный дым. Сох в стаканах терпкий советский портвешок, который больше будоражил, чем опьянял, по рукам ходили самиздатовские списки запрещенных книг.