Терещенко появился в кабинете через полчаса – бледный, но почему-то довольный, чуть ли не счастливый. Великолепный, тонкий, изящный человек, явившийся из иного измерения.
– Она нарисовала картину лично для меня, – заявил он с порога. – Я привез вам ее… Обсудим.
– Минутку, минутку, – мягко остановил его Бармин. – Вы слишком взволнованны. Сначала успокойтесь. Ваши мысли и ваши чувства, если они действительно серьезны, никуда не исчезнут, вы их не сумеете забыть. Садитесь, прошу вас. Чай, кофе?
– Воды, обычной минералки, только без газа…
Желание Терещенко было тут же выполнено. Он улыбался, отхлебывая из стакана воду, и выглядел очень довольным. «Пожалуй, я был прав, когда придумал для него это задание!» – подумал Лева.
– Как ваше самочувствие?
– Прекрасно, только душно что-то… Сейчас я вам покажу…
Терещенко достал из широкого плоского дипломата картину в раме и протянул ее психоаналитику.
– Ого! – воскликнул Бармин. – Действительно ребус.
– Да. Надо сначала вглядеться, разобраться… Это очень занимательно!
На небольшом листе плотного, шероховатого ватмана были разбросаны темные пятна различной конфигурации.
– Вы не так смотрите, держите ее подальше от глаз… – Терещенко взял из рук Бармина картину и отодвинул ее на довольно приличное расстояние.
– Так я тоже не вижу… Ах, вот оно что – теперь в самый раз.
Это был карандашный рисунок какой-то фигуры на фоне цветущей листвы, выполненный мягким карандашом в черно-белой гамме. Линии – нечеткие, размазанные, сильно растушеванные – в отдельных местах почти сливались с бумагой.
– Графика? – спросил Лева.
– Смотрите, смотрите…
Лева не был большим специалистом в области искусства, его интерес не шел дальше того, что обязан знать приличный человек в нынешнее время. Какие-то имена, названия, художественные понятия, модные тенденции, безусловно, были ему известны, но о графике как таковой он не имел никакого понятия. Тем прилежнее рассматривал он картину неизвестной ему художницы, которая имела столь сильное влияние на его клиента…
Он смотрел долго, пристально – Терещенко все это время сидел молча, с любопытством наблюдая за ним, – и вдруг пришел к выводу, что в рисунке действительно что-то есть.
– Забавно! – пробормотал он, то поднося картину к глазам, то отодвигая ее.
Изображен был, безусловно, яркий солнечный день. Наверное, летний, совсем как сегодняшний, – солнце играло в листве. Удивительно, как простой карандаш мог передать оттенки света, от бледно-серого, почти прозрачного, до густо-темного. Тени и свет играли на бумаге, переливались – создавался эффект того, что листва в самом деле трепещет, двигается, словно от легких порывов ветерка.