Сквозь полуоткрытые жалюзи в кабинет рвались солнечные зайчики – их отбрасывали своими лакированными крышами двигавшиеся под окнами машины. Блики скакали по стенам, потолку, по лицам Терещенко и Бармина, по картине, и невозможно было понять, где реальность переплетается с вымыслом, что в самом деле изображено на рисунке…
– А что это за фигура в центре? Не вы ли? Никак не могу понять…
– Нет, Лева, бог с вами! Не я, точно. Хотя именно эта часть картины больше всего возбуждает мое любопытство.
– По-моему, похоже на ребенка – кудри, ямочки на щеках… – Лева Бармин был заинтересован не меньше, чем его пациент.
– А вот это… Как вы думаете, что у него за плечами выступает?
– Ага… – Бармин опять придвинул картину поближе. – Не проще ли было спросить у самой художницы, что именно она изобразила?
– Нет. Я уже спрашивал – она сама не знает.
– Забавно! – опять повторил Бармин. – Вашей художнице – Елена ее зовут, да? – вероятно, самой понравилась игра в картину-ребус. Да, она не скажет. Вы сами должны растолковать смысл.
– Вы не находите, что фигура напоминает ангела? Вот эти небольшие выступы за плечами – они ведь словно крылья, да? – оживился Терещенко. – Мне показалось, что это ангел. Да, выступы не похожи на ветви деревьев, слишком симметричны… все-таки не ребенок, я думаю, а именно ангел.
– Ангелов часто рисуют в виде детей, младенцев, – одобрительно кивнул Бармин. – А не скульптура ли? Смотрите, как неподвижна фигура – листья трепещут, переливаются, а она будто замерла, затаилась…
– Нет, он живой, он улыбается. Или плачет.
– Странная гримаса. Она может означать все что угодно. Может быть, при другом освещении…
Они немного поэкспериментировали со светом – плотно закрыли жалюзи, включили лампы, потом распахнули окна настежь, впуская летний день… Фигура на бумаге каждый раз менялась, ее очертания колебались, существо на картине то смеялось, то страдало, жемчужным блеском светился ватман, словно его покрыли тонким слоем фосфора. Терещенко совсем побледнел, но потом заявил решительно:
– Я вам скажу, доктор. Я вам скажу, что это. Или кто это. Это бог любви.
– Бог… чего?
– Бог любви. Амур, Купидон, как его… Я вам хотел сказать с самого начала. Неважно – младенец, скульптура, живой, не живой, плачет или смеется… Но это именно он.
– В самом деле! – вдруг улыбнулся Бармин, поправляя круглые очочки на носу. – Амур!
– Бог любви, – с удивлением, проникновенно повторил Федор Максимович. – Она хотела сказать мне о любви. Этот живой, переливающийся фон, этот свет… Любовь!
«Так я и думал! – мысленно воскликнул Лева. – Ему не хватало именно любви».