– Успокойся, никуда я не еду.
Я думала мать или кондратий обнимет, или она сковородой любимой меня прибьёт, или всю посуду переколотит, а тут тишина зловещая наступила – потрогать можно. Медленно обошла вокруг меня, руки в боки упёрла, глаз прищурила…
– Только посмей, дрянь, графского указа ослушаться. Ослушаешься – не дочь ты мне. Всю жизнь ты мне испортила! – звук нарастал и нарастал, голос срывался на ультразвук. – Я костьми лягу, а за графа ты выйдешь! Титул… Поместье… Рента… Да как ты смеешь?!!! Да кто ты такая?!!!!!
… Хороший вопрос – а правда, кто? Джурайя и сама не знала: того, что она подкидыш, от неё не скрывали – чтоб благодарна была, чтобы каждый день помнила чем она матери с отцом обязана.
Нашли её на межи, да так удачно нашли – что не пересказать. Отец – тогда ещё просто Молчун, муж Мариссы-бездетной, с кумом по утренней росе косили на лугу, а тут возьми да и воткнись коса в землю. Возле тонкой шейки лежащего в траве ребёнка. Не воткнись коса – и голова с плеч, у Молчуна ноги подкосились. Так, на полусогнутых, он и пошёл к своему дому, неся дитя на вытянутых руках. В дом внёс, а рук разжать не может, губы трясутся, головой мотает, мычит нечленораздельно… Хорошо кум подоспел – влил стакан настоечки в рот, и отпустило. Расслабился, поплакал, Мариссе, застывшей, как жена Лота, рассказал, как дитя нашёл. Сбежалась вся деревня, пришёл и Цень – он то и сказал, что ребёнка им небо послало, счастье это и дар небес – Джу Ра Йя, как говорят у них на родине. Так и назвали. А уж как счастлива была Марисса – двадцать лет всех богов молила, а так и не смогла даже и зачать ни разу, а тут такой подарок, действительно, дар небес, Джурайя, доченька. Ребёночек был прелестным, не больше месяца отроду, в ямочках и ниточках пухленькие ручки-ножки, мраморно-белая кожа, яркие губки и серьёзные серые глазки.
Первые год Марисса наслаждалась материнством, а потом началось…
Дочь росла смышлёной и самодостаточной, пелёнки перестала пачкать с полугода, басовитым криком оповещая о естественных потребностях, начав ползать, не лезла куда не надо и не портила чего не просят, спустя семь месяцев после своего чудесного явления встала на ножки, и через месяц уже ходила вразвалочку с важным видом по избе, таская под брюхо висевшего с обречённым видом кошака. В год девочка не заговорила. Не заговорила она и в два, и в три…
Соседи стали шептаться за спиной Мариссы – найдёныш-то слабоумный, не зря на межи оставили. Сначала Марисса ждала – ведь бывает так, заговорит попозже. Потом впала в отчаянье, потом раскаялась, что не сдала в приют обузу – стыда бы такого не натерпелась, а однажды, прийдя домой с утренней дойки, застала дома чудную картину.