— Ты сбрил волосы, Роджер.
Клас Грааф был — как уже говорилось выше — человеком умным. Он, разумеется, сумел установить не только тот банальный факт, что мои волосы пропали, но также сообразить, когда, где и почему. А это снимало все недоразумения, отвечало на все вопросы. Поэтому он лишь добавил, скорее в качестве утверждения, нежели вопроса:
— В разбитой машине.
Я кивнул.
Он уселся на стул в изножье кровати, качнулся на нем к стене, но так, что дуло пистолета продолжало смотреть на меня, не сдвинувшись ни на дюйм.
— И? Ты что, подложил волосы одному из трупов?
Я сунул левую руку в карман куртки.
— Стой! — крикнул он, и я увидел палец на спусковом крючке. Никакого взведенного курка. «Глок-17». «Дамка»!
— Это левая рука, — сказал я.
— Ладно. Только медленно.
Я медленно вытащил руку и бросил пакет с волосами на стол. Грааф тихо кивнул, не сводя с меня взгляда.
— Значит, ты понял, — сказал он. — Что передатчики находились на твоих собственных волосах. И что это она их туда пристроила — ради меня. Поэтому ты и убил ее, не так ли?
— Это утрата для тебя, Клас? — спросил я, откинувшись на спинку кровати. Мое сердце бешено колотилось, однако сам я ощущал в этот прощальный миг удивительную расслабленность. Смертный ужас плоти и спокойствие духа.
Он не ответил.
— Или она была только — как ты выражаешься — средством достижения цели? Издержкой производства?
— Зачем это тебе, Роджер?
— Затем, что я хочу знать — такие, как ты, в самом деле существуют или это только выдумки?
— Такие, как я?
— Люди, не способные любить.
Грааф улыбнулся.
— Если тебе правда нужно это знать, то можешь посмотреться в зеркало, Роджер.
— Я любил.
— Возможно, ты имитировал влюбленность, — сказал Клас. — Но любил ли ты по-настоящему? Я вообще-то вижу скорее подтверждение обратного — ты не позволил Диане того единственного, что ей было нужно в жизни, не считая тебя самого, — ребенка.
— Я собирался подарить ей ребенка.
Он снова улыбнулся.
— Значит, ты передумал? И когда же? Когда ты успел превратиться в раскаявшегося мужа? Когда узнал, что она с другим трахается?
— Я верю в покаяние, — сказал я. — В искупление. И в прощение.
— Поздно, — сказал он. — Диана не получила от тебя ни прощения, ни ребенка.
— От тебя тоже.
— В мои планы совершенно не входило делать ей ребенка, Роджер.
— А если бы и входило, ты бы все равно этого не смог, правда же?
— Разумеется, смог бы. Ты что, считаешь меня импотентом? — быстро проговорил он, так быстро, что только муха уловила наносекундное колебание.
Я сделал вдох.
— Я видел тебя, Клас Грааф. Так сказать, глазами лягушки…