— Идемте со мной. Я покажу вам, где живу. Мы сможем поговорить там, где нас никто не услышит.
— Прекрасно, — сказала я и последовала за ним, удивляясь своей смелости. Я была одна с человеком, подозреваемым в убийстве, в этой большой пустой церкви. Кроме Дейзи, никто не знал, где я нахожусь.
Мы спустились на один пролет лестницы на цокольный этаж, там было сухо и чисто. Фоли открыл дверь помещения, которое я вначале приняла за большой чулан.
— Вот мои апартаменты. Возьмите стул.
Комната, куда он меня привел, была размером где-то футов десять на десять с белыми стенами и блестящим бежевым линолеумом на полу. В центре стоял маленький деревянный кухонный стол с четырьмя табуретками. Вдоль стены вплотную друг к другу располагались небольшой холодильник, диван, один обитый материей стул и маленький телевизор. В открытую дверь была видна еще одна комната, поменьше, а там — раскладушка. Позади нее, судя по всему, находилась ванная комната.
Я села за стол. В центре стояла миска с неочищенным арахисом. Фоли сел, явно расслабившись. Его взгляд, устремленный на меня, был открытым, но совершенно ничего не выражающим. Он указал на орехи:
— Берите, если хотите.
— Спасибо.
Фоли взял неочищенный арахис, разломил и бросил ядрышки в рот. Потом съел еще один — с таким хрустом, как лошадь грызет удила. Он держал в руках пустую скорлупку, как бы ощупывая ее неровную поверхность, кончиками пальцев касаясь краев. Меня учили съедать арахис, не отшелушивая оболочку, чтобы не мусорить.
Он взял из миски еще один орех и стал перекатывать его, слегка сжимая, как бы проверяя его на прочность. Его пальцы двигались словно сами по себе.
— Вы частный детектив. Откуда?
— Из Санта-Терезы. Я десять лет в этом бизнесе. До этого я была полицейским.
Фоли покачал головой:
— Зачем Дейзи это затеяла?
— Спросите ее.
— Но что она сказала, когда нанимала вас?
— Она переживает. Говорит, что до сих пор не может примириться с тем, что мать ее бросила.
— Никто из нас не может примириться с этим, — с горечью заметил он, отвернувшись от меня и пожав плечами, словно в ответ на какой-то спор с самим собой. — Ну что ж, я полагаю, что нам лучше покончить с этим. Вы можете спрашивать меня все, что хотите, но сначала я скажу следующее. Пастор в этой церкви — единственный человек в городе, у которого доброе сердце. После того как Виолетта пропала, меня уволили, и я не мог найти работу. Раньше я был строителем, но после случившегося никто больше не хотел нанимать меня ни на какую работу. Почему? Меня никогда не арестовывали. Никогда не предъявляли никакого обвинения. Я не провел ни одного дня в тюрьме. Моя жена просто сбежала. Не знаю, сколько раз я должен это повторять.