– Марк.
– Замечательное имя и, кажется, геркулесовское здоровье.
– Ему по работе положено, – буркнул Андрон.
– Вам тоже, не забывайте этого.
– Да уж, – обреченно вздохнул Некрасов. – Я готов. Ставьте вашу капельницу…
– Тогда идите за мной, Андрон Егорович. Вы, наверняка, забыли, где находится ваша палата?
– А может, все-таки завтра? – Андрону вдруг захотелось, чтобы Маша была рядом с ним. Ему стало плохо от одной мысли о том, что он окажется один в окружении этих людей в белых халатах.
– Вы должны полежать под капельницей, а потом – отдохнуть от нее. Это весьма действенная процедура. Хорошо было бы просто лечь в стационар. – Карцев оглянулся на понурого Некрасова и на ходу перестроился: – Я не приветствую лечение на ходу. Хотя в вашем случае… Именно так и получится. Вы ведь против стационара?
– Против.
– Я знал, что вы именно так ответите. Но палата вам все равно понадобится.
– Хорошо, хорошо. – Андрон решил не тратить время на пререкания.
Роман Борисович распахнул двери одноместной палаты. Освещенная ярким солнечным светом, она показалась Андрону огромной. Кровать, журнальный стол, два кресла, стулья, телевизор, небольшой шкаф и дверь, ведущая в службы. Ничего не изменилось. Это его палата. Здесь он проводил время во время ежегодных профилактических осмотров, здесь лежал после операции аппендицита.
– Мы должны быть здоровы, юноша! – пафосно провозглашал Марков, когда Некрасов пытался пропустить очередной осмотр.
Андрон и сейчас оказался здесь потому, что Маркову бывает трудно противоречить.
– Что скажете? – Карцев замер в предупредительном ожидании.
Устроившись в кресле, Андрон только теперь заметил на столе вазу с нарциссами. Некрасов поморщился: он не любит эти цветы, но говорить об этом не будет. Он не хочет прослыть капризным пациентом. Черт с ними, с нарциссами. Палата отличная, словно номер в дорогой гостинице. Да, именно так он и будет воспринимать место вынужденной посадки. Некрасов улыбнулся.
– Что? – Доктор заметил тень недовольства на его лице.
– К такому люксу не хватает одной детали.
– Какой?
– Эстетической завершенности в виде красивой, обворожительной медсестры, которая будет каждый день вкалывать мне в вену иголку и следить за тем, чтобы раствор не поступал слишком быстро. – Некрасов усмехнулся растерянности доктора. – Я пошутил, Роман Борисович.
– Да? Ну, вообще-то ваше пожелание не так уж и несбыточно. – Карцев загадочно смотрел поверх головы Некрасова. – Да я, собственно, и говорил вам об этом.
– Я правда пошутил.
Андрону стало неловко. Он представил, как в палату войдет медсестра лет сорока пяти–пятидесяти. Роман Борисович говорил об опытной, самой квалифицированной. Фантазия Некрасова создала образ профессионалки, давно разменявший четвертый десяток. По его мнению, именно к такому возрасту можно стать опытной и суперпрофессиональной. К тому же имя Майя вызывало у него странные ассоциации: слишком худая, слишком надменная, бесстрастная, относящаяся к своим обязанностям с подчеркнутым вниманием медработника, многое повидавшего на своем веку. Долго размышлять об этом Андрон не стал. Мешала головная боль.