— Брехло ты.
Я посмотрел ему в лицо. Он посмотрел на меня.
— Нет, ты не брехло, — произнес он голосом, полным изумления.
— Нет.
— И ты согласен передать часы Тинкеру, чтобы они хранились у него? — Он ткнул большим пальцем в сторону огромного негра в яркой рубахе, который, сидя в кабине бульдозера, жевал фруктовый пирог, купленный в «Макдональдсе», и прислушивался к нашему разговору.
— На него можно положиться?
— Можешь не сомневаться.
— Тогда пусть он хранит эти часы до тех пор, пока ты не выгонишь меня с работы или пока не наступит для меня время возвращаться в школу в сентябре.
— Это — твоя ставка. А какова будет моя?
Я показал на свое заявление у него в руках.
— Подпиши это, — сказал я, — и мы квиты.
— Ты с ума сошел.
Я подумал о Долане, об Элизабет и промолчал.
— Ты начнешь с черной работы, — предупредил Блокер. — Будешь разбрасывать лопатой горячий асфальт из грузовика в выбитые ямы. И совсем не потому, что мне нужны твои идиотские часы — хотя я с удовольствием заберу их, — просто все так начинают.
— Хорошо.
— Лишь бы между нами все было ясно.
— Согласен. Мне все понятно.
— Нет, — покачал головой Блокер, — тебе ничего не понятно. Но ты поймешь.
* * *
Следующие две недели буквально вылетели из памяти. Помню, что шел за грузовиком, захватывал лопатой горячий асфальт, укладывал его на выбоины, трещины, утрамбовывал и шел дальше за грузовиком, пока тот не останавливался у следующей прорехи в дорожном полотне. Случалось, что мы работали на главной улице Лас-Вегаса, Стрипе, и я слышал серебряный звон монет, которые сыпались, когда кому-то выпадал джек-пот. Этот звон просто стоял у меня в голове. Я поднимал голову и видел, как Гарви Блокер смотрит на меня странным и вместе с тем сочувствующим взглядом, причем его лицо колышется в волнах жаркого воздуха, поднимающегося от нагретого асфальта. Иногда я смотрел на Тинкера, сидящего под парусиновым тентом, покрывающим кабину его бульдозера, и тогда негр поднимал часы моего прадеда и покачивал их на цепочке, а они отбрасывали серебряные блики.
Самым главным было не потерять сознания, не упасть в обморок, как бы плохо мне ни было. Я продержался весь июнь, затем первую педелю июля. И вот однажды Блокер подошел ко мне во время обеденного подрыва, когда я дрожащими руками держал сандвич. По большей части дрожь не покидала меня до десяти вечера. Это из-за жары. Приходилось выбирать — дрожать или падать в обморок, тогда я вспоминал про Долана и решал: лучше уж дрожать.
— Ты все еще не стал сильным, приятель, — сказал мастер.
— Нет, — согласился я. — Но, как принято говорить, ты бы посмотрел на материал, с которого я начал.