— Извините, мистер Перкинс, — вмешалась Симмонс, — но мы не совсем понимаем, кто такая Эллен.
Перкинс растерянно заморгал.
— Кто такая Эллен? Моя дочь, черт бы ее побрал! Вы же спрашиваете про мать Мило?
Тина тихонько охнула.
— Мы думали, его мать — Вильма.
— Нет, — раздраженно поправил старик, — Вильма забрала мальчишку, когда ему было… сколько… года четыре или пять. Своего они с Тео завести не могли, а Эллен… бог знает, где ее тогда носило. Вроде бы умотала в Европу. Или в Палестину. Вильма со мной тоже не разговаривала. Брезговала. Про Мило я от Джеда Финкельштейна узнал — вот еврея она своей милостью не обделила. Понял так, что Эллен ей сама предложила. Она к тому времени уже с какими-то немцами дружбу водила. Было это, по-моему, в середине семидесятых. Ее даже полиция искала. Наверное, решила, что мальчонка обузой будет, вот и попросила сестру забрать его к себе. — Он пожал плечами, потом хлопнул себя по колену. — Представляете? Кинула ребенка и руки умыла!
— Мистер Финкельштейн, где он сейчас? — спросила Симмонс.
— Червей кормит. С восемьдесят восьмого года.
— А чем все-таки занималась Эллен?
— Карла Маркса читала. Мао Цзедуна. А может, и Геббельса, почем мне знать. На немецком.
— На немецком?
Он кивнул.
— Она, когда от Мило отказалась, в Германии была. В западной. Такая уж была девчонка — утруждать себя не привыкла. А я бы так сказал, что родителем быть — это не по парку прогуливаться.
— Вы с ней тогда не разговаривали.
— Сама так решила. На своих ей наплевать было — немчура дороже.
— С сестрой она общалась. С Вильмой.
— Что?
— Я говорю, что с сестрой она ведь общалась.
— Ну да. — Перкинс обиженно насупился. Потом, вспомнив что-то, улыбнулся. — Знаете, что Финкельштейн говорил? Он ведь тоже был немец и германские газеты читал. Так вот, он говорил, что Эллен там полиция схватила. Ее даже в тюрьму посадили. А знаете за что?
Обе женщины выжидающе смотрели на него.
— За вооруженное ограбление. Вот так-то. Докатилась со своими друзьями-комми! Банки пошла грабить! И какой, скажите мне, прок от этого мировому пролетариату?
— Под своим именем? — резко спросила Симмонс.
— Что?
— В газетах ее настоящее имя упоминалось?
Перкинс задумался. Кивнул.
— Фотография точно ее была. А насчет имени Филькенштейн вроде бы не говорил… Стоп! Да, точно. Имя у нее было какое-то немецкое. Эльза, что ли? Да, Эльза. Почти Эллен. Как говорится, близко, но сигара не причитается.
— Когда это было?
— В семьдесят восьмом? Нет, в семьдесят девятом. Да, в одна тысяча девятьсот семьдесят девятом.
— Вы, когда узнали, с кем-нибудь связывались? С посольством? Пытались вытащить дочь из тюрьмы?