Я оглянулся на волшебника, который жалостливо взирал на обездвиженную девчонку, и спросил:
– Что делать с этой дурой будем?
– Извинимся за причиненные неудобства и отдадим за товар деньги, – твердо ответил Агаи, собираясь снять заклинание.
Я схватил его за руку:
– Не спеши! Вдруг у нее еще и нож припрятан!
У девицы действительно оказался за голенищем большой кухонный нож, да еще за поясом узкий стилет, явно сделанный под дамскую руку. В рукавах и за пазухой пленница ничего не таила, только на груди болтался дутый серебряный медальон. Пришлось отколупнуть его крышечку: кто знает, что может прятать эта ненормальная, может, там яд хранится.
Пока я беззастенчиво шарил по худому телу, девчонка еще терпела. Но когда я сорвал с нее медальон и раскрыл его с помощью ножа, из ее глаз брызнули слезы, даже заклинание не смогло их удержать.
Я кинул отобранное оружие на прилавок, медальон с портретом какого-то красавчика вернул на место и скомандовал:
– Все, можешь расколдовывать!
Сирин резко развел руками, словно сдернул невидимый занавес, и девушка сползла на пол, разрыдавшись уже в полный голос.
Вот дуреха. Вела бы себя по-человечески, не пришлось бы унижать обыском.
Однако в глубине души я все-таки чувствовал небольшую вину перед этой несчастной, обделенной и красотой и удачей, поэтому не стал возражать, когда Агаи полез в карман и прибавил к стопочке на прилавке еще несколько монет со словами:
– Прошу извинить за наглое вторжение. Мы не хотели вас напугать. Вот – за травы и за беспокойство. Возьмите!
Девушка, прекратившая всхлипывать при первых же звуках вежливого голоса сирин, вытерла слезы, еще больше размазав грязь по лицу, проследила настороженным взглядом за монетками и стала подниматься. Теперь, когда она не брыкалась, не рыдала и не дралась, появилась возможность рассмотреть ее получше.
На вид девица была не первой свежести, а лет эдак двадцати трех – двадцати пяти. Явно простого сословия, иначе не опустилась бы до такого вида и не щеголяла полосками грязи под отросшими ногтями. Страх страхом, но урожденная аристократка скорей умерла бы, чем допустила подобное безобразие. Значит, девица дочь умершего хозяина лавки или вовсе служанка, которой некуда идти.
Сапоги не скрывают узкие щиколотки, ноги, как я успел убедиться на собственной шкуре, длинные, плечи прямые и тощие. Когда обыскивал, чуть не укололся о торчащие кости. И откуда только сила у такой дохлятины взялась? А вот за грудь во время обыска девушка напрасно переживала. То, что у нее имелось за пазухой, даже неудобно называть столь почетным словом, у иного рыцаря больше.