Уже напоследок, оглянувшись, заметил спикировавшую на дерево черную птицу.
Вот и первый падальщик! Скоро стемнеет, подтянутся ночные зверюшки, и к утру от трупов останутся только разобранные обмусоленные скелеты да пятна крови на траве. И поделом.
А на паром мы все-таки успели. Эта старая посудина как раз собиралась отплыть. Копыта лошадей выбили звонкую дробь по деревянному настилу, я отсыпал низкорослому кряжистому старику монетки, которые он сначала тщательно пересчитал, и только потом кивнул помощникам:
– Отчаливаем!
Река Велет, через которую шла дорога к Пустоши, полноводна и широка. Перебраться вплавь можно только с известным риском: в омутах разные твари водятся, и почти все хищные. Путники обычно предпочитают не рисковать, так что паромщику и его команде на жизнь хватает.
Старик между тем с удовольствием разглядывал рош-мах в мужской одежде, даже не пытаясь делать это исподтишка, потом заметил мой взгляд, усмехнулся в седые усы и поинтересовался:
– Как на дороге, спокойно? Никто не шалит?
– Уже нет.
Такой ответ заставил паромщика переглянуться со своими людьми и осторожно спросить:
– А что? На вас напали?
– Да, почти у самой переправы. Крики разве не слышали?
Старик замялся:
– Глуховат я под старость стал малость. А что вы с ними, господин хороший, сделали?
– Повесил, как и полагается по закону. Всех шестерых.
Старик заломил шапку и озабоченно вгляделся в отдаляющийся лес:
– Все, ребята, сегодня больше на ту сторону не пойдем, и завтра можете спать подольше. Дождемся, пока народу наберется.
Хорошо-то как! Значит, раньше полудня разбойники на этот берег не ступят, если вообще рискнут. Вот и ладненько, а мы на всякий случай подальше уберемся.
Пока мужики перебирали руками по канату, перетягивая деревянную посудину на другой берег, я присел на скамейку, собираясь насладиться красивым пейзажем.
Не тут-то было. Почти сразу над ухом прозвучал напряженный голос:
– Дюс, ты правда повесил пленного?
Надо мною навис бледный, как привидение, волшебник. Его лицо напоминало маску, изображающую богиню возмездия: губы сжались в прямую линию, меж бровей складка, глаза пылают праведным негодованием.
Это, интересно, по какому поводу? Хотел в казни лично поучаствовать? Вроде бы не замечал за мальчишкой такой кровожадности...
– Да, повесил, – подтвердил я свои слова.
Брови юноши еще больше сдвинулись к узкой переносице, а губы искривила гримаса отвращения.
– Зачем?!! Он же все сказал! Неужели не жалко?! К чему такая бессмысленная жестокость?
Вот оно как... Жалко ему... Чистоплюй.