— И что же, никого не было вокруг, чтобы помочь вам? — спрашивал синьор Кьярди.
— Нет. Я нашел какой-то фонтанчик и умылся. Как видите, все не так уж страшно. — Рэя вновь одолела слабость, он поставил чашку на стол.
Синьор Кьярди, к тому времени допивший свое вино, заметил это и сказал:
— Пойдемте-ка домой.
Рэй вытащил из кармана бумажку в пятьсот лир и, несмотря на протесты синьора Кьярди, заплатил. Он вспомнил, не без удовольствия, как прошлой ночью ему удалось выстоять благодаря собственной силе воли. Вне всякого сомнения, от такого мощного удара кто угодно упал бы замертво. И теперь он гордо шел, высоко подняв голову и выпрямив спину, хотя все еще и поддерживаемый синьором Кьярди.
В своей комнате он проспал несколько часов кряду и проснулся в четыре часа дня, когда Жюстина принесла поднос с чаем, хлебцами и мисочкой вареных яиц. Он наслаждался состоянием покоя и умиротворенности, хотя и временным. Такое значительное улучшение он ощутил впервые за все время после смерти Пэгги. Когда Пэгги была еще жива, он с удивлением и ужасом обнаружил, что их брак не делает счастливыми ни одного из них, несмотря на все имеющиеся блага: свободное время, отсутствие недостатка в деньгах, прекрасные условия для жизни и наличие целей. Его личной целью было создание художественной галереи в Нью-Йорке, в которой Пэгги была тоже заинтересована. На Мальорке у нее были знакомые художники, занесенные теперь в его список. Их идея заключалась в работе именно с молодыми художниками, проживающими в Европе, а не со старыми и маститыми, которых и без того давно знал весь Нью-Йорк. Открытия выставок никогда не проходили без присутствия самого художника, хотя в залах галереи всегда вывешивалась его биография и фотографии. Многие из выставлявшихся заявлялись на вернисаж в малиновых бархатных костюмах или, напротив, в каких-нибудь живописных обносках, чтобы привлечь к себе внимание, но далее все зависело от того, с кем они были знакомы. Идея Рэя заключалась как раз в том, чтобы создать галерею без этого общепринятого циркового духа — никакого эпатажа, музыки в стиле «бэкграунд», только хорошие ковры под ногами, побольше пепельниц и правильное освещение. Галерея не должна была привязывать его и Пэгги к Нью-Йорку, они могли находиться где угодно, оставив ее на Брюса. И для осуществления замысла Рэй не видел преград.
Но смерть Пэгги и неистовство Коулмэна нахлынули на него словно река, по которой сплавляют лес. И он едва выжил. Но теперь он наконец почувствовал, что снова стоит на ногах. Ему припомнились истории Коулмэна, которые тот рассказывал в Риме, когда они только познакомились, — Коулмэн любил прихвастнуть. Сам проложивший себе дорогу в жизни, рвавшийся в общество самых состоятельных людей Америки, Коулмэн получил в качестве приза богатую жену, добрался до верха руководящей лестницы инженерной фирмы, в которой работал, а потом спокойно и хладнокровно ушел из бизнеса. Ушел в поисках новой славы, которую зарабатывал не столько своими художествами, сколько вниманием женщин. «Я люблю, когда они солидные. Чем солиднее предмет страсти, тем солиднее потом победа», — помнится, сказал Коулмэн года два назад. «Сейчас он, должно быть, в ярости», — подумал Рэй.