Анатоля и Леони проводили в отдельный кабинет на первом этаже бара «Ромен». Окно выходило на улицу.
Леони вернула Анатолю смокинг, затем зашла умыться и привести в порядок прическу в маленькой комнатке рядом. Платье, конечно, нуждалось в заботах служанки, но она подколола подол, и общий вид получился вполне приличный.
Девушка, наклонив к себе зеркало, рассматривала отражение. Кожа после ночной гонки по улицам блестела, изумрудные глаза ярко сверкали в свете свечей. Теперь, когда опасность миновала, недавние события рисовались ей в ярких четких красках, как театральные сцены. Она уже забыла ненависть на лицах людей и собственный ужас.
Анатоль заказал два бокала мадеры и красное вино к простому ужину из бараньих отбивных и картошки под белым соусом.
— А закончим, если останешься голодной, грушевым суфле, — сообщил он, отпуская официанта.
За едой Леони рассказала все, что случилось до минуты, когда ее нашел Анатоль.
— Забавный народ эти abonne, — заметил Анатоль. — Добиваются, чтобы на французской земле исполнялась только французская музыка. В 1860-м они выжили со сцены «Тангейзера». — Он пожал плечами. — Все считают, что музыка заботит их меньше всего.
— А что же?
— Чистый шовинизм, и более ничего. — Анатоль отодвинулся от стола, вытянул длинные стройные ноги и достал из жилетного кармана портсигар. — Не думаю, что Париж еще услышит Вагнера. Когда бы то ни было.
Леони на минуту задумалась.
— Почему Ашиль подарил билеты в Оперу тебе? Разве он не горячий поклонник мсье Вагнера?
— Был, — отозвался брат, постукивая сигаретой по серебряной крышечке, чтобы утрамбовать табак. Дотянувшись до кармана смокинга, он вытащил коробок «вестас» и чиркнул спичкой. — «Прекрасный закат приняли за чудесный рассвет», — вот что в последнее время говорит о Вагнере Ашиль… — И с насмешливой улыбкой хлопнув себя по лбу, поправился: — Извиняюсь, Клод-Ашиль, как его теперь положено называть.
Дебюсси, блестящий, хотя и неровный пианист и композитор, жил с родителями и многочисленными братьями и сестрами в одном доме с Верньерами, на улице Берлин. В консерватории его считали своего рода enfant terrible[3] и в то же время неохотно признавали, что он подает величайшие надежды. Однако в их тесном дружеском кругу Дебюсси больше внимания привлекал своей сложной любовной жизнью, чем складывающейся профессиональной репутацией. В настоящее время дамой его сердца была двадцатичетырехлетняя Габриэль Дюпон.
— На этот раз все серьезно, — по секрету передавал Леони Анатоль. — Габи понимает, что музыка должна быть на первом месте, и этим-то его больше всего и привлекает. И она не возражает, когда он каждый четверг скрывается в салоне Малларме. Ему это необходимо для поддержания уверенности в себе перед лицом непрекращающегося холодного душа со стороны академиков. Они все старые глупцы.