Оказавшись на улице, пробормотал себе под нос:
— Чертова жизнь! Почему на этом свете все как будто нарочно поставлено с ног на голову?
Он, задумавшись, пошел вниз по улице. Через полчаса оказался на вокзале. Маленький перрон был пуст. Железнодорожник в латаной форме и засаленной фуражке доставал воду из колодца. Стая голубей на мгновение закрыла небо, потом птицы уселись на крыше склада с разгрузочной площадкой. Панаит Хуштой присел на единственную имевшуюся на перроне скамейку. Достал пачку табаку, свернул такую толстую цигарку, что едва хватило бумаги, и закурил.
II как раз в эту минуту на перроне появились двое из тех, у кого майор взял повестки, но не направил ни в какую роту. Оба были веселые, довольные. Один из них зашел к дежурному по станции и вышел оттуда через несколько мгновений.
— Ну? — спросил его второй.
— Еще час ждать.
— А теперь мне все равно. Я готов ожидать и два часа.
— Давай перекусим чего-нибудь. Чувствую, проголодался.
— Давай.
Они подошли к скамейке, на которой сидел Хуштой, и уселись на другом конце. Один узнал Панаита. Понимающе подмигнув, он спросил:
— Э, сколько?
— Что сколько? — недоуменно спросил Хуштой.
— Сколько сунул майору?
— А ты сколько? — не ответив на его вопрос, спросил Панаит.
— Восемь косых.
— Я отделался дешевле! Около трех, — солгал Хуштой, с ненавистью глядя на них.
— Э, смотри, чертов грабитель, как он нас провел! Потребовал восемь косых и даже слышать не захотел о меньшей сумме.
— Чтоб ему ни дна, ни покрышки, — добавил другой. — Черт с ним, давай лучше подзаправимся. Если хочешь знать, я даже рад, что отделался такой суммой. Буду жив-здоров, верну свои деньги.
Потом они подняли с земли на скамейку сундучок и поставили его между собой. Сундучок был доверху набит провизией.
Панаит Хуштой, весь кипя от ненависти, украдкой посматривал на них.
«Сволочи!.. Дали по восемь тысяч майору, чтобы избавиться от фронта! Восемь тысяч!.. Да я в жизни таких денег и в руках не держал! Это такие же кулаки, как у нас Нэстасе Кырмэз!»
С Нэстасе Кырмэзом они были одногодками. Нэстасе и его отец имели земельный участок в тридцать гектаров. Нэстасе вовсе не беспокоило, что идет война, что его могут призвать. Он знал, что ни одного дня не будет на фронте. С тех пор как Антонеску начал войну, он на своей жирной земле сеял из года в год и табак, и сахарную свеклу, и сою. Это приносило ему не только большие доходы, но и освобождение от призыва в армию. Правда, зимой он несколько раз получал повестки о призыве, но это его не пугало. Он садился в поезд с портфелем, набитым деньгами, и через день-другой возвращался домой с освобождением от призыва, да еще и хвастался: