Оуни между тем пытался думать. Он не испытывал никаких затруднений в своих раздумьях, поскольку тот мартини, который пил он, представлял собой чистейшую ключевую воду. Что все это означает? Что происходит? Какой тайный смысл заложен в переданном ему сообщении?
— Оуни, ах! Ах, Оуни, что это, ради всего святого, такое?
Оуни поднялся, вошел в комнату и увидел, что Вирджиния с благоговейным изумлением на лице стоит перед его Браком.
— Вирджиния, разве вы не видели это в прошлый раз?
— Нет, я тогда старалась держаться поближе к Алану Лэдду, чтобы он взял меня в свой фильм.
— Что ж, моя дорогая, в таком случае скажу вам, что это искусство.
— В этом что-то есть, — отозвалась Вирджиния.
— Бен сказал, что эта картина напомнила ему Ньюарк.
Вирджиния залилась таким непосредственным смехом, что ее веселье захватило даже Оуни.
— Вот дурачок! — воскликнула она, отсмеявшись. — Этот мальчишка ничего не понимает в искусстве.
— Да, мне тоже так показалось.
— Только почему здесь все такое квадратное?
— Это называется кубизм, дорогая. Раннее направление модернизма, разорвавшее связь между объектом и изображением. Оно ставит идею выше точной информации. Можно почувствовать его силу. Вообще-то, когда Бен говорил «Ньюарк», он не так уж был не прав, конечно, в своем роде. Брак назвал эту картину «Дома в Эстаке». Но картина не о домах. На самом деле она о силах, действующих во Вселенной, и о том, насколько недоступны для нас ее самые сокровенные тайны.
Вирджиния смотрела на хозяина широко раскрытыми глазами.
— Знаете, миленький, я никогда не думала, что вы такой образованный! Вы разговариваете, прямо как лучший друг Альберта Эйнштейна.
— Это совсем то же самое, что Е равно эм це квадрат, но в некотором роде не менее гипотетично, не так ли?
Он стоял рядом с гостьей, испытывая гордость от обладания этой картиной. Знание ее тайн позволяло ему чувствовать себя неизмеримо выше всех остальных. Ни один из этих обывателей, этих Джонов из делового сообщества Хот-Спрингса, часто посещавших его приемы, ни на йоту не понимал ценности знания об этой вещи. Семьдесят пять тысяч, которые он за нее заплатил, были пустяком рядом с тем душевным трепетом, который она заставляла его испытывать.
— Дома в Эстаке... — повторила Вирджиния. — А может быть, этот ваш Брак хорошенько нюхнул порошочку?