Арканзас не годился для выращивания роз. Просто невозможно было вырастить хорошие розы, по крайней мере здесь, на этой плоской равнине с наполовину вкопанными в землю трубами домов, где в небе ни единого облачка, а солнце жарит сверху вниз, каким-то образом окрашивая день в кровавые тона. Джун даже не пробовала сажать розы. Она знала, что розы вряд ли смогут выдержать такое количество прямого солнечного света.
Поэтому на небольшой клумбе перед своей хижиной на 5-й стрит в ветеранском поселении Кемп-Шаффи она пестовала менее аристократические цветы — гортензии, маргаритки, сирень и лилии. В ее садик умудрились пробраться сорняки, и пришло время их выполоть.
Конечно, у нее не было никаких инструментов, а иссушенная земля слишком затвердела для того, чтобы ее расковырять ложкой, поэтому Джун пошарила в доме и нашла омерзительный японский штык, который Эрл привез домой с войны. У него было длинное черное лезвие — воистину пугающая штука, — но Джун заставила себя выкинуть из головы мысль о том, что когда-то этим ножом убивали людей, и почти убедила себя, что это всего лишь садовый инструмент. Гладкое острое лезвие глубоко проникало в почву, замечательно рыхлило ее и отлично изничтожало корни уродливых сорняков, которые появились на клумбе лишь накануне вечером и, казалось, взялись ниоткуда.
Работа была совершенно не тяжелой и не представляла бы для Джун никаких затруднений ни при каких обстоятельствах, кроме сегодняшних, когда жара ощутимо, прямо-таки физически давила на нее. Но она продолжала работать, преодолевая дурноту, стараясь не обращать внимания на льющийся пот, и через час расправилась с большей частью сорняков. Но у нее разболелась спина. А чувство дурноты внезапно усилилось.
Она села на землю, посидела несколько секунд, вытерла пот со лба и, собравшись с силами, взялась за последние немногочисленные сорняки.
Возможно, это было ошибкой. Покончив с работой, она подняла голову. Жизнь оставалась терпимой, пока просто сосредоточиваешься на своих неотложных делах, позволяешь своей вере и своей любви направлять тебя и выполняешь свой долг. Так она привыкла считать.
Но, разогнувшись от земли, она увидела перед собой удручающее зрелище: длинные ряды сборных домов из гофрированного металла, тускло сверкавших на солнце, тут и там носивших следы попыток жен ветеранов хоть как-то украсить эти похожие на бочки убогие жилища (как сама она пыталась сделать это при помощи цветов). Попытки были героические и совершенно тщетные. Хижины оставались все теми же казенными жилищами, с натянутыми между ними веревками, на которых сохло свежевыстиранное белье, с неродящей почвой вокруг, на которой очень неохотно росла даже степная трава, с пыльными проездами, посыпанными гравием, — они носили громкое название улиц.