Да просто не повезло с местом рождения. В городе Козловке из двенадцати тысяч его населения на двух номинальных мужчин по переписи приходилось три недолюбленных женщины. Переписчики принимали в счет и алкоголиков, и сидельцев, и ветеранов. Все эти мертвые души не могли утолить Катины желание и тоску. А когда в Козловке появлялись дееспособные мужчины — неважно, окольцованные или нет, — их судьбы решались без их даже ведома, в порядке почти официальной очереди, в которой Катино место должно было подойти лет через шесть.
Вначале — по неопытности — Катя рвалась еще на дискотеки в к/т «Октябрь», думая, что может там встретить перспективного парня с фургоносборочного комбината или хотя бы старшеклассника посимпатичнее. Но в «Октябре» людей с улицы не ждали; старый кинотеатр давно уже был превращен в садок, в котором хозяйки заведения разводили даже самых крошечных мальков. Кате два раза подряд в кровь раздирали ногтями лицо, и на дискотеки она ходить как-то перестала.
Лишь однажды облака, плотно устилающие всегда небо над Козловкой, разошлись, и в прореху — прямо Кате в ладони — упал лучик солнца. У знаменитой на весь город клумбы рядом с магазином «Стекляшка» ее, трепещущую, похитил Саня Спица на глухо тонированной «восьмерке». Увез на берег Куйбышевского водохранилища, опоил «Белым аистом» и откинул назад ревматическое жигулевское сиденье. Вот и вся любовь. А на следующее утро Катю разыскала Санина жена и попыталась воткнуть ей в живот хозяйственные ножницы с зеленой железной ручкой. С тех пор Катя предпочитала сублимировать.
Она не запускала себя: покупала черные колготки, делала химию и высветлялась и раз в год отправлялась в Чебоксары за модной одеждой. Но отчаяние, как приступ тошноты, подступало все выше, все ближе к горлу. Вместе с красками на портрете Брайана Литтрелла уходила Катина юность. Он, давний Катин любовник и единственное ее утешение, выцветал — а она отцветала.
Настал вечер, когда под усталым взглядом его поблекших глаз она не смогла кончить, вместо этого беспричинно разрыдавшись. Размазывая по лицу дешевую тушь, Катя вскочила с тахты, схватила Брайана и разорвала его пополам. А потом еще раз пополам, и еще, и еще, чтобы не было соблазна склеить его заново.
Потом натянула любимые голубые джинсы, алую кофточку из ангоры, прижала к груди сумку и бросилась на улицу. Впотьмах уже, спотыкаясь и проваливаясь в лужи, побежала к остановке, дождалась последнего белого «пазика» с безъязыкой билетершей и по козловским колдобинам покатила к местной железнодорожной станции с сумрачным названием Тюрлема.