– Что случилось? Я немного знаю Рэда, и никогда раньше я не замечал за ним никакого недомогания… никаких приступов. Что с ним?
– Не имею понятия. Они редко у него бывают, и всякий раз ему удается остаться в одиночестве. Я думаю, это какие-то психические приступы, что-то вроде маниакального психоза.
– Как так?
– Ты поймешь, что я имею в виду, если посмотришь на его комнату завтра утром. С него потребуют солидный счет, вот увидишь. Он все перевернет вверх дном.
– Он никогда не обращался к врачу?
– Мне об этом ничего не известно.
– В верхних веках должны быть очень хорошие врачи.
– Действительно. Но он не станет советоваться с доктором. Утром с ним будет все в порядке… немного усталый, наверное… и может произойти смена личности. Но с ним все будет в порядке.
– Какого рода перемена личности?
– Трудно сказать, сам увидишь.
– Вот наша комната. Ты уверен, что хотел бы попробовать?
– Я скажу, когда мы пойдем…
Чедвик и граф Альфонс Донатьен Франсуа, маркиз де Сад, играли в шахматы в комнате со стенами, обтянутыми, словно книга, зернистым тисненым сафьяном. Они сидели за столиком денежного менялы из В-15. Стоя, Чедвик имел шесть футов росту. Стоя или сидя он весил двадцать пять стоунов1. Волосы его светлыми завитками ложились на низкий лоб, под глазами темнели мешки, над глазами – полосы грима. Сетка лопнувших сосудов украшала широкий нос и словно красная паутина пересекала щеки. У него была толстая шея, широкие плечи, пальцы напоминали сосиски, и этими уверенными и проворными пальцами он снял с доски пешку противника, поставил на ее место своего слона.
Повернулся вправо, где лениво покачивался бледно-голубой поворачивающийся поднос с выставленными в круг аперитивами. Поворачивая поднос, он быстро опустошил оранжевый, зеленый, желтый и дымчато-золотистый сосуды, почти одновременно со вступившей музыкой рожков и струн. Поставленные на место стаканы были немедленно наполнены вновь.
Он потянулся и посмотрел на противника по шахматам, который тоже протянул руку к карусели с напитками со своей стороны.
– Вы делаете успехи, – сказал Чедвик, – или я дегенерирую. Возможно, но не знаю, что именно.
Его гость отпил из прозрачного, потом из ярко-красного, янтарного и снова прозрачного стакана.
– Учитывая все то, что вы делаете для моей пользы, – ответил он, – я не могу принять последнее предположение.
Чедвик улыбнулся и некоторое время покачивал левой кистью.
– Я стараюсь, чтобы в моих писательских классах преподавали интересные люди, – сказал он, – и крайне приятно, если один из них оказывается таким замечательным собеседником.