У древнего Константиновского дворца, развалин, которые более походят на казарму, чем на дворец, мы переехали Золотой Рог и снова очутились в Азии. Еврей повел нас к холму Бургулу, который лежит в миле от стены, и откуда видны Мраморное море, гора Олимп, азиатские долины, Константинополь и Босфор, который извивается между садами, наполненными самой роскошной зеленью, между красивых киосков и дворцов, расписанных всеми возможными цветами. На этом самом месте Магомет II, восхищенный зрелищем, которое представилось его глазам, водрузил свое знамя и поклялся пророком, что возьмет Константинополь или умрет под его стенами.
Какой-то армянин воспользовался историческим преданием и построил кофейный дом на том самом месте, где последний Палеолог лишился и престола, и жизни. Истомленные усталостью и зноем, мы сошли с коней под чинаром, осеняющим дверь, и, войдя в кофейный дом, принуждены были тотчас отложить свое европейское самолюбие и признаться, что одни только турки умеют вполне наслаждаться жизнью. Вместо того, чтобы толкаться в какой-нибудь публичной зале или забиться в тесную и душную комнату, люди идут здесь через прекрасный сад на берег ручья. Мы сладострастно разлеглись на зеленом ковре, который оставлял далеко за собою искусственные лужайки наших парков; хозяин принес нам трубок, шербету, кофе и ушел, чтобы мы могли свободно позавтракать по-восточному. Лорду Байрону все эти наслаждения надоели уже в Греции; но я испытывал их в первый раз и потому был в восхищении.
Выкурив по нескольку трубок самого лучшего табаку, какой только был у нашего жида, в кальянах с розовою водой, мы снова сели на коней, чтобы продолжать свое путешествие, и через четверть часа приехали к небольшой греческой церкви, весьма уважаемой в той стране. Как скоро мы вошли в ограду, монах, исполнявший должность чичероне, вместо того, чтобы показать нам внутренность церкви, повел нас к пруду, окруженному вызолоченною загородкою. Там он начал кидать в воду хлебные катышки, и бесчисленное множество рыбок, которые показались мне линями, всплыли на поверхность пруда и стали ловить крошки, а монах между тем почтительно кланялся; это меня удивило: я всегда полагал, что в подобном случае благодарить должны рыбы, а не тот, кто их кормит. Но на этот раз я ошибался: это были заповедные рыбы, и монахи очень бедно отплачивали им хлебными крошками за обильную милостыню, которую они доставляют монастырю. Случай, которому эти рыбки обязаны таким уважением, был во время взятия Константинополя, и я передам его читателям во всей чистоте предания.