Покойный отец мой, капитан Эдвард Девис, командовал английским фрегатом «Юнона». Лет сорок назад ему оторвало ногу последним ядром, пущенным с корабля «Мститель», который предпочел лучше пойти ко дну, чем сдаться.
Возвратившись в Портсмут, где уже знали о победе, одержанной адмиралом Гоу, батюшка получил чин контр-адмирала. К несчастью, его вместе с тем уволили вчистую: видно, господа лорды адмиралтейства думали, что колченогий контр-адмирал Эдвард Девис не в состоянии уже служить отечеству так, как служил он с обеими ногами.
Отец мой был один из тех истых моряков, которые думают, что земля пригодна разве только на то, чтобы наливаться водою и сушить рыбу. Он родился на фрегате, и первыми предметами, поразившими его взоры, были небо и море. Пятнадцати лет был он мичманом, двадцати пяти — лейтенантом, тридцати — капитаном. На корабле провел лучшую часть своей жизни, а на суше бывал только случайно, против воли. Он, зажмурясь, пробрался бы по Берингову проливу или Баффинову заливу, а из Сент-Джемса в Пикадилли не прошел бы без провожатого. Поэтому вы можете представить себе, как его огорчило — не рана, это безделица, — а следствие, которое она повлекла за собою. Когда батюшке случалось размышлять о том, что ждет моряка на белом свете, ему приходили в голову и кораблекрушения, и пожары, и сражения, а отставка и на мысль не вспадала. Он был готов к смерти всякого рода, но только не в постели.
Выздоровление его было медленно и продолжительно, однако крепкая натура восторжествовала, наконец, и над физическими страданиями, и над душевным недугом. Надобно, впрочем, сказать, что за ним хорошо ходили. Во все время его тягостного выздоровления при нем было одно из тех существ, которые принадлежат как будто не к нашей породе, а к какой-нибудь другой, образцы которых находишь только в солдатском мундире или в матросской куртке. Один честный матрос, несколькими годами постарше батюшки, был при нем всегда, с тех самых пор, как он поступил мичманом на корабль «Королева Шарлотта», и до тех пор, как его подняли с одной ногой на палубу «Юноны». И хотя ничто не принуждало Тома Смита покидать корабль, и он тоже всегда надеялся, что умрет славной смертью воина и ляжет в могилу моряка, однако привязанность к капитану преодолела в нем привязанность к фрегату: как скоро командира его уволили вчистую, и он бросил службу, попросился в отставку и получил небольшую пенсию.
Таким образом, двое старых друзей — в отставке различия чинов между ними уже не существовало — вдруг перенеслись в жизнь, к которой никогда не готовились и которая заранее пугала их своим однообразием. Но делать было нечего. Сэр Эдвард вспомнил, что где-то, за несколько миль от Лондона, должно быть у него поместье, отцовское наследие, а в городе Дерби управитель, которого он знал только потому, что иногда, получив награждение или свою часть приза и не зная, куда девать эти деньги, пересылал их к нему. Он написал управителю, чтобы тот приехал в Лондон и привез отчет о состоянии имения, который ему в первый раз в жизни понадобился.
