– И вот Чейз привозит его сюда. – Стефани вздохнула. – Ну что за путаница, Мэнди! Что же мы будем делать?
– Ничего. Мне нет места в жизни Ники. Впрочем, я ничего иного и не ожидала. – Она взяла фотографию новорожденного малыша и произнесла с мечтательной грустью: – Он чудесный мальчуган, правда ведь?
– Самый лучший, дорогая.
– Я рада, что мне удалось узнать его поближе. Ведь не каждой матери удается увидеть своего ребенка здоровым и счастливым… – Голос у нее дрогнул. – Я постараюсь думать только об этом.
Стефани медленно наклонила голову.
– Аманда… а как же Чейз?
– А что Чейз? – Она произнесла это имя так, словно впервые его услышала.
– Я помню – я говорила, что с твоей стороны неразумно так привязываться к нему, но потом, если честно, сама поверила, что у вас что-то может получиться. Вы казались такими счастливыми, Мэнди, что я подумала… о серьезных чувствах.
Аманда заставила себя рассмеяться. Стефани по крайней мере не знает о прошедшей ночи. Если ей посчастливится, то ни одна душа не догадается о том, какую глупость она совершила.
– Ты в высшей степени романтик, Стеф. Да, конечно, летний флирт вполне мог бы получиться, если бы он не догадался насчет Ники. Но и только, уж поверь мне. – Она осушила свою чашку. – Который час? Мне пора на работу.
– Десятый. Ты уверена, что в силах работать?
– Придется. Спасибо за то, что пришла. Спасибо за заботу.
Стефани хмурилась, словно ей не хотелось уходить, но все же встала.
– Звони в любое время, когда понадоблюсь. И приходи вечером ужинать. Ты не должна оставаться одна.
Аманде удалось выдавить улыбку, но ей было так больно, как будто она пыталась сделать с мускулами лица что-то противное природе.
– Не знаю, смогу ли. Созвонимся попозже, ладно?
Даже стоять под душем было больно: струйки воды впивались, как иголки, в чувствительную кожу. Просто удивительно, думала она, что мысли и чувства способны трансформироваться в физическую боль. Чейз ее и пальцем не тронул, но, даже если бы он избил ее до беспамятства, она не была бы сейчас более разбитой.
Она долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что же надеть. Мозг словно раскололся на две части: одна – та, что отвечала за обычную ежедневную рутину, – была полностью парализована, а другая, эмоциональная часть – та, которую она обезболила бы, если бы только знала как, – эта часть ощущала все с особенной остротой.
В такой ситуации нельзя оставаться одной, сказала Стефани. Другими словами, она опасалась, что Аманда может пойти на любой шаг, чтобы покончить со своим горем.
Но дело-то все в том, что Аманда всегда была одна. Она уже привыкла к одиночеству.