Эрбат. Пленники дорог (Корнилова) - страница 4

Бабушка твердо сказала: сама она не вечна, так что в будущем у матушки и сестрицы на меня одна надежда. Такая, твердила она, отныне у тебя должна быть судьба — ухаживать за родными, а о себе следует забыть. Сейчас-то я понимаю, что в целом она была права, но, Пресветлые Небеса, как же мне было тяжело тогда!..

Если говорить откровенно, то я не помню, когда после девяти лет я высыпалась. Нагружала бабушка меня всей домашней работой, без продыха и малейшего сочувствия. А как она гоняла меня, рассматривая сплетенное кружево или затейливую вышивку, если ей там что-то в них не нравилось! Тут стежок лег неаккуратно, там петелька кривовата… Без всякой жалости она распарывала или разрывала готовую работу, отвешивая при этом мне очередную оплеуху, а то и не одну, и жестко внушая при этом: не трать понапрасну время и силы на плохую работу: за нее никто платить не будет, а если заплатят — то гроши. А семья на что жить будет? Ведь сейчас на тебя вся надежда… Так что лучше не поспи лишний час, а в работе приложи еще чуть больше старания… И еще чуть-чуть… И еще немного…. И еще…

Ох, и доставалось же мне от нее! Крутовата со мной была, ох и крутовата, особенно в последние годы. Раньше бабушка была веселая, играла со мной, сказки рассказывала, а после того, как несчастье с родными произошло, как подменили. Словно чужая я ей стала, силой навязанная за какие-то грехи. Ласкового слова от нее не дождешься — больше того, она вела себя так, будто виновата чем-то я была перед ней. Самое ласковое слово, что я от нее слышала, было "дрянь". Глаз при ней от пола или от работы поднять было нельзя — сразу палкой или вожжами по спине — не бездельничай! Не таращи впустую глаза по сторонам — работай! И чтоб лица кислого не строила, чтоб недовольства не высказывала — не до твоих капризов! Про себя, мол, можешь думать, что пожелаешь, но если бабушка на лице хоть что-то недовольное увидит — трепка мне была обеспечена! Пощечинами награждала щедро и от души. И пожаловаться некому ни на обиду, ни на труд бесконечный — не к матушке же больной пойдешь слезы лить! А то, что иногда отчаяние охватывает от безысходности — так матушке и сестрице еще тяжелее приходится!

По худому, или по-хорошему, но своего бабушка добилась — к моим тринадцати годам она уже не находила в моих работах возможности придраться хоть к чему-то. К пятнадцати годам не было такого рисунка, такого кружева, чтоб я с ним не справилась. Бабушка, хоть под конец жизни тоже тяжело заболела, почти не вставала, но дотянула до того, как мне исполнилось шестнадцать лет. А перед смертью взяла с меня клятву, что не брошу мать и сестрицу. Матушка к тому времени совсем плоха стала, руки у нее ничего не держали. Кормить приходилось с ложки, ухаживать как за малым ребенком — она даже пошевелиться не могла. И характер у нее стал тяжеловат… Ну что ж делать — больной человек, грех обижаться!